Долгое время. Россия в мире. Очерки экономической истории

В России ко времени монгольского завоевания представление о том, что свободные люди не платят прямых налогов, укоренилось практически только в Новгороде и Пскове. Здесь в X–XIII вв. эволюция налоговых и финансовых установлений происходит под сильным влиянием опыта Северной Европы, в первую очередь Ганзы[671]. После освобождения от монгольского налогового бремени российская фискальная система уже радикально отличается от европейской. Это характерный для восточных деспотий набор установлений, основанный на переписи и податной общине с круговой порукой. Он не предусматривает существования органов, которые представляют интересы налогоплательщиков[672]. Такая система позволяет максимизировать объем ресурсов, которые государство отбирает у крестьянского населения страны при помощи централизованной бюрократии и государственного принуждения.

Еще один результат ига – изменение роли общины. Из механизма крестьянской самоорганизации и взаимопомощи она превращается в инструмент государственного принуждения[673]. Как и везде, круговая порука в России препятствует повышению эффективности сельскохозяйственного производства: для крестьянских хозяйств рост урожая оборачивается увеличением налоговых изъятий[674]. Поскольку обязательства перед государством несет вся община, а земля остается главным ресурсом, позволяющим их выполнять, со временем обычным делом становятся регулярные переделы земли[675]

. Укоренившись в России, этот порядок не стимулирует усилия крестьянских хозяйств повышать плодородие почвы. П. Милюков пишет: “Если правительство отказывается само определить долю участия каждого в государственных тягостях, очевидно, оно признает этим свое бессилие в самой важной для него области управления; если оно прибегает к круговой поруке как к средству закрепить за собой плательщиков, очевидно, оно не надеется удержать этих плательщиков на месте собственными силами или влиянием их личного интереса: очевидно, оно требует от них больше, чем они в силах дать. Итак, смысл тяглой организации русского населения сводится к тем же характерным чертам, какие мы отметили вообще относительно русской общественной организации: она есть соединенный результат экономической неразвитости России и непропорционального развития ее государственных потребностей, созданных внешней нуждой или внешней политикой… Одна черта оставалась незыблемой с XIV и по наш век: правительственные налоги постоянно раскладывались между собой самими плательщиками, членами тяглой общины… Как бы эти налоги ни назывались, какой бы предмет обложения ни имела в виду казна, – мы уже будем знать, что, раз взимание налога попадет в руки тяглой общины и ее представителей, все равно, всякий налог сольется в общую сумму и превратится в налог с тягла, с земельной доли, доставшейся (от общества или по наследству, покупке и т. п.) каждому домохозяину”[676].

Община не стала исключительно официальным, государственным институтом, механизмом принуждения к налоговой дисциплине. Она оставалась и инструментом крестьянской самоорганизации, взаимопомощи и сопротивления помещикам и государству[677]. Но роль общины как фискального инструмента была важнейшим фактором, побуждавшим государство поддерживать ее сохранение.

Долгое подчинение Орде, зависимость от нее и взаимодействие с ней во многом определили отрыв России от основных тенденций культурного и институционального развития Европы. Господствовавшие в XV–XVI вв. представления о всевластии российского государя и безграничности его прав, о подданных-холопах носят вполне восточный характер и обнаруживают мало следов европейского институционального наследия домонгольской эпохи.

Россия, до начала XIII в. шедшая в общем потоке европейского развития и находившаяся под культурным влиянием Западной Европы, к XV–XVI вв. превращается в традиционное централизованное аграрное государство[678] со всеми характерными для него чертами – всевластием правителя, бесправием подданных, отсутствием институтов народного представительства, слабостью гарантий частной собственности, отсутствием независимых городов и местного самоуправления[679]

.

Появление пороха, артиллерии, огнестрельного оружия трансформирует соотношение экономической и военной мощи. Начинается период “пороховых империй”. Государства, чей экономический и финансовый потенциал позволяет содержать регулярные армии, оказываются способными не только защищаться от набегов кочевников, но и наносить им сокрушительные поражения. Наступление России на юг и восток – проявление этой тенденции. Степь, долгое время бывшая главной угрозой для России, становится объектом ее территориальной экспансии[680].

Процесс движения оседлых земледельцев в сторону плодородных, ранее не освоенных степей, связанный с наступлением периода “пороховых империй” и закатом военного могущества кочевников, не чисто российский феномен. Те же процессы в это время происходят и в Восточной Азии, в степных районах, прилегающих к Китаю.