Долгорукова

   — А затем, — ответила Якимова, — что пока мы не начнём торговать и к нам не привыкнут, всё, что тут будет происходить, будет подозрительным. Ты представь, сколько земли выкопать придётся. А коль тут ещё и ремонтные рабочие будут целый день?

   — Ну и что? Днём они, ночью мы.

   — Аня права, — сказал Желябов. — Лучше не рисковать. Мы составили график проезда императора по городу. Ездит он всего в два-три места, и всё разными путями.

   — Боится, — сказал Богданович.

   — А ты бы не испугался? Мы записывали эти маршруты два месяца. Все они через какое-то время повторяются, в том числе и этот, по Малой Садовой. Но сказать точно, когда он тут поедет, пока нельзя. Так что давайте не суетиться, но и не тянуть. Быстро ремонт, открываем торговлю и — сразу же всех людей на подкоп. А вас, — Желябов взглянул на Кибальчича, — на изготовление заряда. Его тут понадобится немало. Договорились?

28 января 1881 года. Библиотека императора.

Лорис-Меликов, стоя у стола, докладывал Александру и сидящему сбоку наследнику.

   — ...Таким образом, Ваше величество, речь здесь идёт не о народном представительстве по западноевропейскому образцу, чего так опасались приближённые Его высочества, — он сделал лёгкий поклон в сторону наследника, — а всего лишь о создании Общей комиссии, где бы рассматривались вопросы, связанные с завершением реформ Вашего величества, и наиболее важные вопросы, стоящие перед центральными ведомствами. И вот в эту Общую комиссию действительно должны входить представители земств и городов. Но это, Ваше величество, никакая не дума, до неё нам ещё расти да расти.

   — А в печати, — заметил Александр, — твой проект уже окрестили лорисмеликовской конституцией.

   — Ну, Ваше величество ведь знает этих писак — они ради красного словца... И потом, члены Особого совещания ведь не газеты будут читать, а эту всеподданнейшую записку. Разумеется, если Ваше величество соблаговолит её подписать. — И Лорис-Меликов положил перед Александром текст записки.

В этот же день. Зимний.

Катя одевалась к ужину. Вошёл Александр, оглядел её, не смог скрыть своего восхищения.

   — Я тебе должен сделать признание: ты так же хороша, как и пятнадцать лет назад. В чём-то даже лучше.

   — Просто у Вашего величества улучшился вкус, и он больше стал ценить истинную красоту, а не искусство портных да парикмахеров. Ну что Лорис?

   — Я подписал его записку. Теперь её рассмотрит Особое совещание и утвердит Совет министров. И все — мы свободны в своих планах. — Он подошёл сзади к Кате и обнял её.

   — Пусти, Саша, помнёшь.

   — Ну, так что с того, — он повернул её к себе. — Погладят. — Он поцеловал её.

   — Саша, осторожно.

   — А я не хочу больше быть осторожным. Теперь нам нечего бояться, кто что подумает. — Он опрокинул её на стол, она попыталась подняться, он не пускал, склонившись над ней, стал целовать её, но она всё же вырвалась и сказала:

   — Как ты ведёшь себя, Саша! Я не любовница какая-нибудь, чтоб заваливать меня, где ни попадя.

   — Катюшенька, что ты говоришь такое. Ещё недавно тебе это нравилось.

   — То недавно кончилось, Саша, возьми в толк. И имей уважение к жене. — Александр растерялся.

   — Я имею его, но я ещё имею к ней любовь и желание.

   — Очень хорошо, только выражай их подобающим образом. Для этого есть своё время и своё место. Может, ты ещё в карете захочешь свою любовь доказывать?

   — Но, Катя... Так ведь было, и не раз...

   — Что за вздор ты говоришь!

   — Неужто ль ты забыла? А говорила — никогда.

   — Ты меня путаешь с кем-то из своих... из моих предшественниц.

   — У тебя не было предшественниц, любовь моя. Ты — первая и последняя.

   — А императрица? — зло спросила Катя.

   — Она не в счёт.

   — Как ты устроился хорошо. Четырнадцать лет не мог отойти от её спальни, держал меня на вторых ролях, вечно торопился к ней, а теперь, оказывается, она ни в счёт...

   — Катя, Катя... Зачем вызывать прошлых демонов? Разве для этого мы с тобой терпели?

   — Ты-то что терпел? Разве ты изменил хоть в чём свою жизнь? Это я её изменила, да что изменила — отказалась от неё вовсе ради тебя. Чтоб ты свою не потревожил, не дай Бог.

   — Да разве я не помню этого, разве не ценю? Разве не ради этого я пошёл на великий грех — не дождался и года траура.

   — Ты теперь всю жизнь будешь этим меня попрекать.

Александр хотел что-то ответить, но смолчал, замкнулся и вдруг тихо сказал:

   — Хорошо бы она у меня была — вся жизнь... — и пошёл к двери.

Этой же ночью. Кабинет Александра.

Александр, раздевшись, откинул покрывало на своей походной кровати и, прежде чем лечь, подошёл к столу. С фотографии на него смотрела императрица. Он долго смотрел на неё и вдруг, опустившись перед ней на колени, уткнул голову в руки и заплакал...

Тихо открылась дверь, вошла Катя, тоже почти приготовленная ко сну, с распущенными волосами. Увидев Александра в такой позе, опустилась рядом с ним на колени и, обняв его, зашептала: