Доля ангелов

Но как бы там ни было — все равно.

Юрий Львович Птица — по определению — герой не моего романа.

— Ну, здравствуй!

— Здравствуй.

— На похоронах я… не предложил своего общества.

— И правильно сделал. Теперь поговорим спокойно.

— Мы будем вдвоем?

— Тебя это не устраивает?

— Напротив. Но в этом случае давай поищем другое место. Поуютнее, что ли… Ты меня понимаешь?

— Пойдем к тебе?

— Можно. Но там тоже…

— Стекло и кожа в белых стенах?

— Нет. Стекло, кожа, красное кресло и красные квадраты — только здесь. На вершине. Ниже — каждый высказывал свои пожелания, и сообразно с ними, так сказать… У меня, кажется, уютно и даже тесновато. Хочешь, пойдем взглянем…

— В другой раз. Сейчас — в другое место, где можно по душам…

— Не в этих стенах.

— Понятно. А если я распоряжусь убрать все «жучки»?

— «Закладки». Они называют это «закладками».

— Не суть. Прикажу — «закладки».

— Уберут, конечно. А ночью или в твое отсутствие нашпигуют другими.

— А если бы Антон приказал?

— Он бы не приказал.

— Ладно, идем в другое место.

Другое место отыскалось неподалеку от «мавзолея» — мы выбрали его, пройдя немного пешком по узкой, запруженной людьми и машинами Никитской.

Охрана — трое одинаковых мальчиков — аккуратно следовала на некотором отдалении, в точности исполняя указание.

Покидая офис, я — снова! — вспомнила нужную фразу и произнесла ее так естественно, будто отдавала приказ ежедневно.

«В режиме наружного наблюдения», — сказала я. Небрежно, на ходу, как делал это Антон.

Птица вздрогнул и оглянулся в изумлении.

Даже легкое подозрение проскользнуло в этом взгляде и мимолетный испуг.

Что ж, если Антон Васильевич в самом деле решил с того света руководить своей охраной, избрав сенситивом меня, — пусть.

Я не против.

В конце концов его молодцы теперь стерегут вроде бы мою жизнь.

Пусть руководит.

У входа в кафе, большие витрины которого задуманы так, что всякому на улице виден каждый внутри, охрана отстала, органично растворилась в людской массе.

Куда мы денемся в этом аквариуме?

Мы, впрочем, не думаем никуда деваться — столик выбираем у окна.

Казалось, что сидим на улице и суетливая толпа протекает мимо, чудом не задевая локтями, коленками, сумками, портфелями.

Здесь неожиданно вкусно кормят, хотя без изысков.

И красное домашнее вино простое, дешевое. Но приятное на вкус.

Я спросила вина, Птаха — пива.

Настало время поговорить откровенно о делах серьезных.

Но прежде все же интересуюсь:

— Почему ты считаешь, что Антон не расстался бы со своими игрушками: прослушкой, наружкой и прочими «ушками»?

— Именно потому, что это были любимые, а последнее время — так просто единственные игрушки. Дела наши скорбные, полагаю, в общем и целом тебе известны. Собственно, последние месяц-два не было дел — тишь, как в глухом лесу. Все попрятались по норам, мелко дрожали хвостиками — ждали конца. И Антон ждал. Не такого, конечно, который вышел в итоге. Однако — страшного. А чтобы не так страшно было ждать, играл в солдатиков. Вернее, в шпионов. Впрочем, слабость к секретным службам у него наблюдалась всегда. Ты же помнишь: пароли, кодовые слова, спутниковые телефоны вместо мобильных. Туча охраны… Внутреннее наблюдение, наружное наблюдение, наблюдение за наблюдающими.

— Он с детства любил шпионские фильмы.

— Понятно. Не он один. Повзрослели мальчики, появилась возможность — стали играть в шпионов по-настоящему. До поры, однако, все было в пределах допустимого. А уж когда посыпалось основательно — игра превратилась в манию. Впрочем, допускаю: он действительно боялся за свою жизнь. Слишком уж много образовалось недоброжелателей. А доброжелателей, напротив, не осталось ни одного. Я имею в виду — заступников в высших сферах. Знаешь, я долго думал о причине нашего краха. В итоге решил, что самая большая ошибка Антона заключалась именно в том, что главную и единственную ставку в любой игре он делал на высоких покровителей.

— Не он один.

— Верно. Но он возвел эту технологию в абсолют. Работал без лонжи, как говорят цирковые. И к тому же использовал возможности не только во благо. Отнюдь. Главную мощь бросал на войну.

— Он называл это «дружить против».

— Умница. Потому, когда ряды покровителей поредели, а потом вовсе распались, Антон Васильевич оказался у разбитого корыта, за спиной осталась отнюдь не вредная старуха. Прости, не о тебе, разумеется, речь, образно говорю. За спиной оказался легион с копьями да пиками. И намерениями, как ты понимаешь, самыми недружественными.

— Так, может, шпионские страсти разыгрались отнюдь не на почве маниакально-депрессивного синдрома?

— Разумеется. Хотя синдром тоже присутствовал.

— Вне всякого сомнения. И тем не менее ты полагаешь… он действительно погиб случайно?

— Абсолютно уверен. Я ведь примчался туда одним из первых, полицейское расследование проходило, можно сказать, на моих глазах. И все было серьезно, по-взрослому. Не Россия-матушка. А ты что же? Неужели сомневаешься?

— Нет. Но прокурорские зачем-то снова хотят меня видеть.