Доля ангелов

Я не была исключением. И жаловаться, пожалуй, теперь не стану. Разочарование, конечно, не прошло мимо, но об этом позже.

Пока же, демонстрируя некоторую симпатию, судьба начала с того, что явила мне принца.

Сдав документы в приемную комиссию МГУ, в компании с тремя такими же заезжими абитуриентками, впадающими попеременно то в восторг, то в ужас, мы отправились прожигать столичную жизнь.

Это тоже было в мечтах — за чем же дело стало?

Где-то услышали мимоходом: «подвал на Рождестве». Робея, уточнили. Речь шла о маленьком питейном заведении на Рождественском бульваре. Ехать было недалеко, три остановки на метро: от тогдашнего «Проспекта Маркса» до тогдашней же «Кировской».

В бар попали спустя полтора часа, отстояв приличную очередь.

Внутри было темно, тесно, оглушительно гремела музыка, поверхность столов липла к рукам, но никому не приходило в голову просить протереть столы. Да и некого здесь было просить о такой мелкой услуге. Бармен — величественный, как принц крови, и надменный, как индийский набоб, — возвышался над стойкой в ореоле ритмичных бликов.

Он был почти божество. Владение казалось великолепным, даже с грязными потеками на столах.

Настоящий бар.

Коктейли в высоких стаканах с разноцветными трубочками. Дольки апельсина сверху и кубики льда внутри. Мерцающая музыка.

Все произошло после третьего коктейля.

«Послушай, — произнес кто-то у меня за спиной, — пойдем на бульвар. Целоваться».

Я обернулась, не очень понимая, чего от меня хотят.

Сзади, слегка повернув царственную голову, обрамленную гривой темных волос, стоял принц.

Он был неотразим и совершенно серьезен.

Уже на бульваре, после первых поцелуев, я узнала: принца зовут Антон.

Ничто другое в тот момент меня, собственно, не интересовало.

2002

Первый же вопрос, обращенный ко мне утром, ставит в тупик.

— Вы собираетесь ехать в офис? — на пороге столовой без стука возникает начальник службы безопасности.

Формально — нашей с Антоном.

Фактически — он подчинялся исключительно Антону и, надо думать, до недавнего времени воспринимал меня не иначе как один из одушевленных предметов в окружении шефа. Возможно, дорогостоящий, требующий особо тщательной охраны. Или, напротив, изрядно поднадоевший. Потому не слишком ценный. Не будет большой беды, если вдруг по какой-то причине выйдет из строя. Замена в любом случае имеется и пребывает в постоянной готовности. Кто-кто, а начальник личной охраны знал это наверняка. Я, впрочем, тоже.

Теперь ситуация радикально изменилась.

Любимый шеф — из собственных источников я знала: главный секьюрити был искренне привязан к Антону — сам некоторым образом превратился в предмет. Исчез с поверхности земли.

А охранник остался.

И стало быть, как ни крути — а крутить наверняка пытались и так и эдак, — служить теперь должен мне. Бывшему предмету.

Впрочем, у него есть выбор.

Заявления об отставке, однако, не последовало.

Зато последовал неожиданный вопрос.

Пришлось оторваться от кофе, первой чашкой которого я наслаждалась в тишине и покое. Давно забытое чувство.

— Вам что, не передали команду?

Вопрос звучит неожиданно. Даже для меня.

Оказывается, я могу в точности повторять совершенно антоновские интонации, которые на самом деле терпеть не могу. Простите за дурной каламбур. К тому же следует говорить: не могла.

И мне отнюдь не почудилось, начальник службы безопасности услышал то же. Бедняга даже вздрогнул.

Говорю же: была между ними какая-то трогательная история, когда Антон оказал охраннику серьезную услугу, прикрыв всей мощью своих недюжинных возможностей — то ли от тюрьмы, то ли от чего похуже. Словом, в преданности главного телохранителя он был уверен и даже любил прихвастнуть ею. Грело, надо полагать, душу.

Меня, однако ж, совсем не греет. Потому не вижу причин говорить иначе.

И не смягчаю тон.

— Передали, но…

— Но — что? — Определенно интонации Антона мне удаются.

Не интонации даже — приемы общения, что были у него в ходу. Любимый — перебить человека, не позволить закончить фразу, хотя понятно: тому есть что сказать. Он знал: это здорово бьет по мозгам. Особенно если мозги к такой манере общения не приучены.

Охранник — уж точно — не приучен.

Его, обязанного и — главное! — готового в случае чего прикрыть собственным телом, Тоша привечал. Брал в парную, на корт, если не было под рукой достойного партнера. В машине снисходил до приятельского трепа.

И вдруг — щелчок по носу.

Возможно, я не права.

Однако ж меня этот сгусток мускулов, с волевым подбородком и мощными челюстями, телом своим не прикроет. Это точно.

К тому же тон взят непроизвольно, а значит — почти наверняка правильно.

— Я только хотел уточнить — готовить кортеж?

— А вы как думаете?

— Я не знаю. Потому и спрашиваю.

Кажется, нас задело.

Ничего милый, привыкай.

Кстати, решение ехать кортежем, в точности повторяя замашки покойного супруга, я приняла только что, наблюдая за смятением охранника.

— Не понимаю вопроса. Или вы предполагаете, что руководить компанией я буду отсюда?

С дачи, на которой ваш дражайший шеф запер меня с иезуитством средневекового сатрапа.