Доля правды

Прокурор Теодор Шацкий старательно спрятал удивление, но, войдя в квартиру, не удержался. На его лице отразилось такое изумление, что молодой раввин расхохотался. То обстоятельство, что гостиная была заставлена стеллажами с книгами на нескольких языках, было вполне объяснимым, но то, что фотообои между этими стеллажами демонстрировали красавиц в натуральную величину и в одних купальниках, оказалось весьма неожиданным. Шацкому стало интересно, чем руководствовался раввин при подборе девиц, не все тут, пожалуй, были еврейками, разве что одна, с копной обсидиановых волос, связанных в конский хвост, выглядела как офицер израильской армии. Он вопросительно взглянул на Мачеевского.

— Эти барышни — мисс Израиля последних десяти лет, — объяснил раввин. — А повесил я их потому, что, как мне кажется, пора сменить имидж, пора перестать держаться за шмонцес [126], субботние свечи, лапсердаки и сольные скрипичные концерты на крыше [127]

.

— И эти украинские модели тоже? — поинтересовался Шацкий, показывая на стройных блондинок на нескольких снимках.

— А вы думали, что все там похожи на Голду Тенцер? [128]В таком случае приглашаю вас в Израиль. Только перед отъездом не забудьте нежно проститься со своей женой. Возможно, я необъективен, но, мне кажется, что более сексапильных женщин на свете не существует. А это немало значит в устах человека, который живет в польском академическом городке [129]

.

У Мачеевского была естественная потребность сближаться с людьми, и, хотя это не соответствовало характеру Шацкого, оба они быстро перешли на «ты». Раввин объяснил, что еврейское происхождение ведет от матери-израильтянки, имя получил в честь великого еврея Зигмунда Фрейда, а фамилию унаследовал от польского инженера, который сорок лет назад на пару дней выехал в служебную командировку в Хайфу да так и не вернулся ни к своей брошенной жене в Познань, ни к своим детям.

— И представь себе, сейчас я дружу со своими единокровными братом и сестрицей. — Шацкий не мог себе представить, чтобы кто-то не подружился с раввином Мачеевским, это же сама доброта. — Хотя они всё свое детство только и слышали, что еврейка украла у них отца. Я всегда привожу эту оптимистическую историю, когда меня спрашивают о польско-еврейских взаимоотношениях. А насколько я понимаю, именно об этом мы и будем говорить.

Однако начали они с Сандомежа. С убийств, совершенных в городе и описанных прокурором со всеми подробностями. С собора, старинного холста и легенды о ритуальном убийстве, которая могла оказаться ключом к делу. Хотя именно эту гипотезу Шацкий хотел скорее исключить (так ему подсказывала интуиция), нежели подтвердить. С надписи на холсте. Раввин внимательно осмотрел фотографию и наморщил брови, бормоча — «странно-странно», но под нажимом прокурора объяснил, что надпись следует читать как «айн тахат айн», то есть «око за око», и что эти слова действительно взяты из Пятикнижия.

— Христиане и мусульмане частенько приводят эти слова в качестве доказательства агрессивности и жестокости иудаизма, — объяснял Мачеевский, разливая кошерное вино. Называлось оно «Лехаим» и было отличным столовым каберне. — А тем временем эту запись евреи никогда не трактовали дословно. Знаешь ли ты, что Моисей, помимо записанной им Торы, получил от Бога также Устный закон, то есть Талмуд?

— Что-то типа еврейского катехизиса?

— Совершенно верно. Талмуд — это официальная интерпретация записей Торы, которые, признаюсь, временами бывают несколько дискуссионными. Если бы я был, упаси Господь, скептичен в вере, то сказал бы, что это был очень мудрый шаг народа Израилева: быстренько создать жизненные интерпретации далеких от жизни текстов и объявить их голосом самого Бога, прозвучавшим во время беседы с Моисеем. Но поскольку я богобоязнен, то будем придерживаться версии, что мудрый Бог лучше нас знал, что Моисею следует записать, а что лучше поведать ему на словах, уповая на его память.

— И что же Он сказал насчет выкалывания глаз?

— Он объяснил Моисею, что только кретин мог бы понять это дословно. Есть в Талмуде такой пример: человек ослепил другого на один глаз, а сам был одноглазый. Если дословно применить запись Торы, то в наказание нужно выколоть ему оставшийся глаз, после чего он стал бы слепым. Справедливо такое наказание? Вряд ли. Поэтому Устный закон объяснил, что в записи «айн тахат айн» речь идет о справедливом возмещении, пропорциональном вреду. Если, к примеру, ногу потерял писатель — это одно, а если профессионал-футболист — совсем другое. Иными словами, в еврейском праве никогда не было такого, чтобы в наказание за выколотый глаз нужно было бы виновному тоже выколоть глаз. Ясно?

— В таком случае откуда такое убеждение? — заинтересовался Шацкий.

Раввин долил себе вина, бокал прокурора оставался полным.