Долина папоротников (СИ)

Самая первая начиналась такими словами: «Люцерна. Ее много в лесу со стороны моря. Собрала целый пучок и принесла домой… Родерик надо мной посмеялся: говорит, я похожа на ведьму. Только они всякие зелья и составляют… Но я не варю зелий — я помогаю людям.

И пусть говорит, что хочет… Он просто желает видеть меня при себе, как было то с самого рождения. Подчас мне видится, он ревнует меня к увлечению лечебными травами».

Лиззи с трудом могла в это поверить: дневник давно погибшей девушки. Той самой Кэтрин Бродерик, о которой рассказывала Альвина и миссис Чейз… Может ли быть, что это ее бывшая комната? Лиззи окинула комнату еще более пристальным взглядом: пионы на балдахине и — она распахнула дверцы платяного шкафа — женские платья давно вышедшего из моды фасона.

Невероятно!

Она снова вернулась к секретеру и продолжила чтение: «Родерик жаловался на слугу: тот изводил его кашлем — а он достаточно брезглив. Предложила мальчишке настойку из листьев подорожника (слышала, это лучшее средство), и ему помогло. В знак благодарности он преподнес мне букетик полевых цветов, не более того. Родерик же устроил скандал: велел перестать якшаться со слугами, а после и вовсе швырнул подарок в окно. Бедные цветочки!»

Родерик — ее брат-близнец, вспомнила Лиззи. Тот самый, пропавший вместе с отцом во время облавы на волков! Похоже, характер у него был еще тот…

Лиззи перевернула страницу.

Подробный рисунок красного анемона содержал следующую запись: «Родерик совершенно невыносим. Не пойму, что с ним происходит… Сегодня ночью страшно перепугалась: едва начала засыпать, когда щелкнул дверной замок, кто-то вошел в мою спальню и долго стоял у двери. Наблюдал, словно преданный страж… Хотела уже возмутиться, выяснить, что это за странные шутки, и тут разгадала фигуру брата. «Родерик? — позвала его, — что ты там делаешь?» Он, показалось, хотел убежать, однако вдруг передумал. Приблизился, сел ко мне на постель… Глаза у него были престранные. Как если бы он отравился листьями белладонны… «Что ты там делал? — спросила его. — Я испугалась». Он взял меня за руку. Вдруг уткнулся в нее головою… «Плохо мне, — произнес совершенно чужим, незнакомым мне голосом. — Где-то болит…» «Где же? — откликнулась я. — Только скажи, с радостью помогу». Он снова посмотрел на меня, и взгляд его вдруг ожесточился. «От тебя только тошно!» — воскликнул в сердцах и отбросил прочь мою руку… И ушел. С утра не глядит в мою сторону, словно я провинилась в чем перед ним. И вообще ходит мрачный… Не знаю, что и думать».

Лиззи тоже терялась в догадках, рассказ незнакомой ей девушки увлек ее невероятно. Она словно видела ее в стенах этого замка… Сидящей вот здесь, на этом самом месте и пишущей эти строки.

Что же будет дальше?

«Расцвели гиацинты. Джон, наш садовник, питает к ним особенную страсть. Я помогала ему рассаживать луковицы, и вот результат: мы долго сидели и любовались цветущей клумбой. Просто молчали… Давали цветам говорить в тишине. Джон уверяет цветы это умеют: говорить. Надо только услышать… Хочу хоть однажды услышать их голоса».

Двумя днями позже, судя по датам:

«Мама просила на Родерика не сердиться: мол, все успокоится, и он станет прежним. Я только не понимаю причин его поведения. Она говорит, дело в новых обязанностях (отец привлекает его к управлению замком и фермерскими угодьями), вот только мне отчего-то в это не верится… Он словно зол на весь мир и на меня в первую очередь.

Сегодня сбежала собирать одуванчики в полях. Наша кухарка готовит вкуснейшее варенье из одуванчиков… И не заметила, как время пролетело. Надеялась услышать хоть один шепоток, голосок маргаритки или пролеска, однако не повезло. Должно быть, я не умею слушать… Хотя и очень стараюсь, даже уснула там же, среди одуванчиков. И проснулась от гневного голоса: «В замке ее обыскались, родители с ног сбились, а эта дикарка, вы поглядите, спит прямо на голой земле. Поднимайся и марш домой! Что, если бы тебя в таком виде застали?! — Родерик обвел меня осуждающим взглядом. — Это совершенно неприемлемо». «Неприемлемо то, как ты говоришь со мной, братец, — огрызнулась на него я. — И ведешь себя тоже». Хотела уйти, да он ухватил меня за руку… Больно до слез. От обиды скорее, нежели от физической боли. Что с ним могло приключиться? Где же мой брат, преданный друг и верный товарищ? Я перестала его узнавать. «Что приключилась? — спросила его. — Чем я тебе насолила? Отчуждение рвет мне сердце. Поговори со мной… Умоляю!» Родерик выпустил мою руку… Снова насупился. Я обхватила его щеки руками, заставила поглядеть на себя… «Что с тобой происходит?» «Хочешь действительно знать? — дернул он головой высвобождаясь. — Хочешь понять меня, Кэтрин?» И вдруг ухватил меня за волосы, потянул их назад, прошипел в самое ухо… «Я, может, и сам того не понимаю, но тебе оно точно не понравится».

Мне стало страшно. По-настоящему жутко… Что-то в его темно-карих глазах с расширенными зрачками убедило меня, что он вовсе не шутит. Да и за волосы меня никто никогда не хватал… Особенно брат. Опекающий и заботливый вплоть до последнего времени…