Мужчина рядом со мной шевельнулся и что-то пробормотал во сне. Я затаила дыхание – настолько я боялась разбудить его. Казалось, я просто умру, если меня еще раз принудят к тому, что я не могла назвать иначе, как случкой. То, что этот человек заставил меня делать этой ночью, превзошло мое воображение. Между сеансами он привязывал мои руки к столбику кровати, чтобы несколько минут передохнуть, не опасаясь, что я попытаюсь сбежать. У меня все болело. Я подергала руками, надеясь ослабить путы. Напрасный труд – веревка только больнее впилась в кожу.
Все свечи давно сгорели. В темноте я могла различить только очертания лежавшего рядом со мной тела. Согнутая в колене нога, острый локоть… Длинные ноги запутались в смятых простынях, рассыпавшиеся по подушке гладкие светлые волосы упали на лицо. У него не было ни широких плеч, ни стальных мускулов Лиама. Его тело, пусть и хорошо сложенное, чем-то напоминало тело кошки – удлиненное, с развитыми мышцами, гибкое. Те, у кого такое тело, бросаются на добычу ловко, бесшумно, с быстротой молнии…
Я посмотрела на окно, отчаянно желая увидеть первые проблески рассвета, который все никак не желал наступать, и почему-то вспомнила отца. Наверное, он искал меня всю ночь. На этот раз я не стала оставлять записку, и, следовательно, никто не знал, где я. Мне была невыносима мысль, что кто-то узнает, что я продалась этому человеку, как вульгарная проститутка. Мое тело в обмен на жизнь любимого мужчины!
Его рука легла мне на бедро и скользнула вниз, к колену. У меня по спине пробежала дрожь.
– Моя богиня, моя Афродита! – сладострастно прошептал Уинстон, дыша мне в шею. – Вы превзошли все мои чаяния! Вы – само блаженство, отрада райских садов! Разве можно вами пресытиться?
Я попыталась перевернуться на бок, избегая прикосновений его алчных рук.
– Прошу вас, Уинстон, не надо! – всхлипнула я. – Достаточно вы меня мучили!
– До рассвета, Кейтлин! Мы договорились, что вы – моя до рассвета, не забывайте! И я хочу получить удовольствие от каждой секунды, которая мне принадлежит. Боюсь, я никогда не смогу вами насытиться. Стоит мне только вас увидеть… Боже всемогущий, как же вы хороши!
И он грубо перевернул меня на спину. Веревка еще сильнее впилась в запястья, и я поморщилась от боли. Он развязал мне руки.
– Моя прелесть, я хочу, чтобы вы почувствовали, как растет мое желание!
Он схватил меня за руку и положил ее на свой напряженный, подрагивающий член. Я попыталась вырваться, но он прижал ее крепче и испустил стон.
– Это сильнее меня! Хочу быть в вас, хочу двигаться в вашей влажной теплоте… Хочу насытиться вашим телом, вашим запахом… Хочу заниматься с вами любовью снова и снова!
– Это не любовь, это святотатство! – возразила я с горечью. – Вы берете меня, как возбужденный самец. Вы не знаете, что такое любовь!
– Это правда, – согласился он, с вожделением взирая на меня. – Когда вы рядом, я забываю о приличиях. Животные инстинкты берут надо мной верх. Однако я могу доказать вам, что мне не чужда нежность. Мне не хотелось бы, чтобы вы вспоминали обо мне дурно!
Его руки осторожно, но решительно раздвинули мне бедра. На мгновение мне захотелось оказаться на месте Лиама – в камере, промозглой и страшной, или, что еще лучше, – на эшафоте, болтающейся в затянутой петле, зато ни о чем больше не помнящей… Я закрыла усталые после бессонной ночи глаза.
Словно издалека до меня доносился сюсюкающий голос Уинстона. Я ощущала его прикосновения, однако у меня уже не осталось сил оттолкнуть его руки. Я заключила сделку, чтобы спасти Лиаму жизнь, значит, должна выполнить свою часть. Странная истома сковала мое тело. Мне хотелось уснуть и никогда не просыпаться. А Уинстон все шептал и шептал…
– Кейтлин, это будет приятно! Я умею быть нежным, умею быть ласковым, если так вам нравится больше! Я могу заставить вас забыть, кто я и почему вы здесь…
Пальцы его овладели мной, заставив меня вздрогнуть. «О Лиам! Прости меня! Я тебя люблю…» Слезы раскаяния потекли по моим щекам.
– Нет! – простонала я, сжимая между бедер неторопливо ласкающую меня руку.
Душа моя витала над телом, которое я больше не воспринимала как свое, которое предавало меня, предавало Лиама. Оцепенение восторжествовало надо мной. Я решила было, что сильнее Уинстона, однако он растоптал меня. Сделал своей подстилкой, своей рабыней, как до него это делал его отец. Если бы у меня нашлись силы, я бы убила и его тоже.
Да простит меня Господь! Ночь в обмен на жизнь. Душа в обмен на жизнь. Что-то во мне сломалось. Смогу ли я когда-нибудь посмотреть Лиаму в глаза и сказать, что я люблю его, и не чувствовать при этом всей низости своего предательства? Будет ли он по-прежнему любить меня, если узнает, какую цену я заплатила за его освобождение? Поздно, слишком поздно…