Долина смерти (Искатели детрюита)

Шлепающие звуки босых ног; приближаются к нему.

— Это ты, Ваня? — сонный, но нисколько не испуганный женский голос.

— Вот-те клюква! — изумился визитер. — Меня здесь знают. Или совпадение?

Нажимает кнопку фонаря.

На пороге в лучах яркого света щурится дебелая женщина в откровенно ночном костюме.

— Брось дурить, Ванька, — ворчит ласково, как сытая кошка. — Почему вчера не пришел в сад?..

— Видите ли… — начинает Иван Безменов.

При звуке чужого голоса женщина вздрагивает, но пугается, нужно отдать ей справедливость, очень мало.

— Видите ли, — продолжает Иван, в забывчивости не опуская фонаря, — я не тот, за кого вы меня принимаете… Я его товарищ…

— Солянин? — спрашивает дьяконица, приятно изумившись, и, не давая ответить, тащит Ивана за руку. — Потуши, бесстыдник, фонарь-то… Идем в горницу; холодно здесь…

«Вот тебе приключение!» — хохочет в душе «бесстыдник».

Дьяконица протащила Ивана через темный зал — в спальню. Зажгла керосиновую лампу и, пока та разгоралась, сама скрылась под одеялом.

— О, да ты славный парнишка! — через минуту восклицает она, хихикая. — Я где-то встречала тебя. Ты не живешь ли на соседнем дворе?..

«Положение пиковое», — думает Иван, теряясь от неожиданности.

— Это хорошо, что ты пришел… А как тебя зовут?.. Иван? Хи-хи-хи… тоже Иван?.. Хорошо, Ваня, что ты пришел: страсть как не люблю, когда в доме ни одного мужчины…

— Как ни одного?.. А дьякон где? — ловит Иван момент, чтобы начать атаку.

— Дьякон?.. Дьякон пропал. Пошел среди дня, и вот до сих пор нету… хи-хи-хи-хи… Да ты не бойсь, он не придет… А если придет, я тебя через окошечко выпущу… хи-хи-хи… Ведь он у меня косолапый: пока будет ворочаться в сенцах, ты уже домой три раза успеешь прибежать… хи-хи-хи…

С одной стороны — хорошо, что из уст дьяконицы бьет непрерывный словесный фонтан: это позволяет обдумать положение; с другой — плохо: своим фонтаном она не дает возможности повести наступление. Впрочем, Иван быстро справляется, извлекая из брошенных расточительно слов то, что ему нужно.

Дьяконица, между прочим, выбрасывает:

— А ты кто же будешь? Где служишь? — и, не останавливаясь, катится дальше.

— Я студент, — вклинивает Иван свой ответ, — на изобретателя учусь…

Насчет изобретателя он, что называется, залил — закинул удочку и с удовольствием увидел, что рыба клюнула.

— На изобретателя?! Хи-хи-хи… У нас здесь один изобретатель жил — Митька Востров… Изобретал — изобретал…

Дьяконица вдруг упирается лбом в стену — обрывает.

— Ну и что же? — с нарочитым равнодушием подхватывает Иван. — Изобретал, изобретал — и?

— …и угодил на Канатчикову… — тихо кончает дьяконица.

Вполне естественно поинтересоваться:

— Почему же это он угодил?..

— Та-ак, — мямлит дьяконица, внезапно оробевшая и притихшая.

Иван запоминает: Митька Востров — изобретатель — жил у дьякона, сейчас сидит в доме умалишенных.

Можно было бы теперь же пораскинуть мозгами, но незначительный предмет — мятая бумажка на полу у кровати — приковывает внимание рабфаковца.

Дьяконица быстро оправляется и снова брызжет обильным фонтаном. Делая вид внимательно слушающего, Иван, будто нечаянно, роняет со стола платяную щетку и нагибается вслед за ней… Быстрый взгляд под кровать — семь пар туфель, — ого, по-богатому!.. Взгляд на бумажку:

«К 10-ти часам утра вы должны прийти на Арбатскую площадь… Квартира члена английской делегации… и т. д.

Благожелатель».

— Точка, — говорит себе Безменов. — Все ясно. Надо кончать визит…

Он вскакивает со стула и, напуская на лицо «тихий ужас», к чему-то прислушивается.

— Подождите, — говорит отрывисто-сдавленно. — Слушайте… — и, будто окончательно перетрусив, тушит лампу.

В кромешной тьме обостряется болезннено слух — кому это не известно? И чудится дьяконице: что-то массивное, будто медведь, лезет в окно, где Митька жил.

— Ой-ой, голубчики, — медведь!.. — шепчет она, натягивая на себя одеяло с головой. И из-под одеяла:

— Ой, голубчики, что же будет?

Иван с угрожающим видом вылетает из комнаты… Дьяконица за ним на крючок, на засов, на ключ дверь приперла… Комод придвинула…

Конечно, в Митькиной лаборатории — ни души. Иван это знал заранее. Его слух не подвержен болезненному обострению: холодные обливания по утрам — лучшее средство от нервности. Но, чтобы поддержать иллюзию ворвавшегося медведя, он невероятный шум поднимает среди склянок, щеп и битой посуды.

…

— Хватит, — говорит, запыхавшись, — дело сделано, — и добавляет с досадой: — А дьякона-то проворонил!..

Рубашка висит на месте, ставни — тоже на месте. На дворе, по-прежнему, тишь и темь. Откуда-то затушенные выстрелы доносятся.

— Не Васильев ли орудует? — приходит в голову. — Он-то не проворонит.

У надгробного памятника сразу окаменевает: через весь двор к церкви на рысях проносится рослая тень.

— Гм… Если это грабить церковь, то пускай себе… А если мои агенты, нужно отпустить их… Свистнуть, что ли?..

И решает, на всякий случай, обождать со свистом. Успеется. Надо убедиться.