Долина смерти (Искатели детрюита)

Доброй рысью отмахали они всю Волхонку и всю Пречистенку прежде, чем согрелись. На Зубовской площади взяли извозчика.

— Айда к клиникам!.. Да скорей!..

Извозчик, опасливо покосившись на вымоченных друзей, энергично захлестал сивую кобылку.

У Сипягина на Б. Царицынской жил друг. У него они в три счета переменили одежду и на том же извозчике подкатили к клиническому городку. Просидев — один в дежурке врача, другой в садике около здания Психиатрической клиники — до 9 часов утра, они так и не увидели никого. Никто не приходил за больным Востровым…

Рабфаковец, отпустив Сипягина, остался глубоко заинтригованным, но духом не падал.

— Дело не обошлось без фокусов, — думал он, — надо повидать больного…

Молодой очкастый врач почтительно, но без благожелательства проводил его в палату Вострова.

— У него, — сказал он, — депрессивная форма циклофрении — циркулярного психоза. Понимаете?.. Он находится сейчас в состоянии сильнейшего угнетения. Но он ничуть не опасен. Он почти здоров…

— Вот как?.. — удивился рабфаковец. — Значит, вы можете оставить меня одного — с глазу на глаз — с больным?.. Не беспокойтесь, я не причиню ему ни физического, ни морального ущерба.

— Пожалуйста, — согласился врач, почтительно, но без благожелательства пропуская рабфаковца в палату и закрывая за ним дверь.

Востров занимал один большую комнату-кабинет, изящно, почти роскошно, отделанную — с мягкой мебелью, с пушистым ковром и со стенами, обитыми мягкой толстой материей.

Совершенно не чувствовалось больницы. Если бы сам обитатель комнаты не сидел, согнувшись, в кресле — в позе черной меланхолии, если бы окно, у которого стояло его кресло, не было зарешечено чугунными прутьями, можно было бы подумать, что находишься в квартире богатого холостяка-оригинала, изолировавшего себя от внешнего мира в силу причуд буржуазной фантазии.

— Я к вам с серьезным предложением, Димитрий Ипполитович, — тихо произнес рабфаковец, невольно подпадая под власть той тишины, которую обусловливали мягкая мебель и задрапированные толстой материей стены.

Больной не обернулся, не переменил позы, ни одним мускулом не выказал, что замечает чье-либо присутствие. Рабфаковец подошел ближе и без церемоний, в упор, принялся его рассматривать.

«Вот он какой, изобретатель! — пронеслось в его голове. — Личность довольно заурядная…»

Больной Востров представлял из себя человека лет 30, в меру полного, в меру высокого, в меру белобрысого. Его белесые глаза смотрели неподвижно без всякого выражения, причем один глаз был устремлен в окно, другой, под острым углом к первому, скользил мимо живота рабфаковца.

— Один на нас, другой в Арзамас, — отметил рабфаковец, не чувствуя большого почтения к изобретателю.

Оригинально в нем лишь одно: подбородок и нос тянулись друг к другу навстречу, и как на подбородке, так и на носу сидели застарелые угри — «акнэ розацээ», сказал бы медик.

Рабфаковец кашлянул. Раз. Никакого впечатления… Второй, третий.

То же… Тогда он, взяв второе кресло, опустился в него, поставив свои колена к коленам больного.

— Здравствуйте, Димитрий Ипполитович! Я пришел к вам поговорить относительно вашего детрюита…

Белесые глаза Вострова неожиданно сошлись в одну точку — в переносицу рабфаковца — и на мгновение загорелись гнилушкой. Во второе мгновение они опять разошлись и потухли.

— Я хочу вас взять на поруки, — упрямо продолжал рабфаковец, опуская свою руку на колено больного и бессознательно отмечая его сильную мускулистость. — У меня есть немного радиоактивной руды, из которой можно было бы выделить детрюит…

Рабфаковец заметил, что слово «детрюит» всякий раз заставляет глаза больного вздрагивать и из раскосого состояния переходить в нормальное.

— Я имею большие денежные средства, которые предлагаю вам для производства ваших опытов с детрюитом…

Опять Дмитрий Востров вздрогнул — одними только глазами, и рабфаковец снова отметил в них быстро преходящий блеск гнилушки.

— Детрюит, детрюит, детрюит… понимаете?

Дмитрий Востров вдруг преобразился, словно стряхнул с себя тяжелый сон, и в первый раз вполне сознательно взглянул на своего упрямого собеседника.

— Вы кто? — последовал вопрос, произнесенный голосом глухим и заставившим рабфаковца внутренне вздрогнуть: где я слышал этот голос?..

— Я — агент Политического управления, — отвечал между тем Безменов. — Имею к вам серьезные предложения от управления. Оно представляет вам средства для ваших ученых изысканий и, в частности, для выработки из радиоакивных руд детрюита…

Дмитрий Востров туго соображал, но все-таки соображал:

— У вас имеются эти руды?.. И сколько их?..

— Точно не могу сказать, но не меньше нескольких тонн…

— Ну, и что же?..

— Мне врач сказал, что вы совсем здоровы… (Врач сказал: «почти здоров»).

— Я и не был больным…

— Пускай так… И что он может отпустить вас из больницы, если вас возьмут на поруки… Но у вас ведь, кажется, нет никого родных?..

— Да, нет…

— Ну, вот… Политическое управление берет вас из больницы и предлагает вам все то, что я уже сказал…