Долина смерти (Искатели детрюита)

Найденное же превысило все его ожидания. В пещере мирно покоились три револьвера, три охотничьих ружья и масса патронов к ним. Дьякон догадался, что все это было собрано «искателями детрюита» в «Долине Смерти», как оставшееся после Сидорина, Аполлона и англичанина. Изобилие дичи вокруг пещеры давало возможность питаться по-царски; для начала он подстрелил расквохтавшегося на чинаре красавца-фазана, но отведать ему его мяса не удалось: шакалы мигом подобрали вкусную дичь и слопали ее вместе с хвостом и костями. Это вызвало в нем новую вспышку гнева, а потом новый припадок смиренномудрия. Впоследствии он научился, однако, обманывать бдительность шакалов, и на его столе снова появились фазаны, зайцы, утки, кулички и бекасы. Изредка удавалось подстрелить в водах безымянной реки голавля, сазана или усача и даже изысканно гастрономическую пищу — быстроходную форель.

Прошла неделя. За это время искатели детрюита успели добраться до своей родины — Москвы и с головой уйти в мирный труд. Востров, тяготея к овдовевшей Настасье, поселился на старом месте — в домике дьяконском, маленьком, в три окошечка, под сенью святого лодыря Полу-вия; последний, кстати сказать, носил новое наименование — чудное и отпугивающее верующих. «ИЗО комсомола» назывался он, и с утра до ночи церковка была наполнена резвыми комсомолятами, вечно занятыми пилкой, струганьем и малеваньем на почерневших иконах — с обратной стороны — серпов и молотов, портретов Карла Маркса, вождей пролетарской революции, революционных лозунгов и плакатов. Иван Безменов тоже поселился в старой своей квартире с балкончиком, выходящим на широкий зеленый двор, и снова с балкончика забубнил чеканный голос.

— Главными вопросами пропаганды должны быть: 1) восстановление хозяйства в связи с проведением через все его области курса новой политики, 2) борьба с мелкобуржуазным уклоном, 3) перспектива международной революции…

А из нижнего окошечка звенело, временами тоскливое:

— Закон Бойля-Мариотта трактует, что давление газов в сосуде, герметически закупоренном… закупоренном, одинаково распространяется во все стороны сосуда… что с увеличением упругости газов увеличивается давление, что… нет, не могу… Ванька, Ванька! Поедем за город…

А дьякон в «обетованной пустыни» креп и креп, обрастал мясом и жиром, наливался кровью.

Через неделю он уже ходил, как ни в чем не бывало, и вместе с восстановлением здоровья «святел и святел» с каждым днем. В покаянии и молитвах проводил он дни свои, но поститься пока не постился.

— Вот ужо поправлюсь, — говорил он, — поправлюсь, как следует, тогда стану питаться акридами и диким медом…

Дикого меда в ближайшем лесу, в дуплах старых деревьев, было громадное изобилие. Однажды, выкурив пчел из одного дупла, дьякон наелся темного меда до отвала и обратно возвращался, рисуя причудливые мыслете ногами. Мед был «пьяным», ибо пчелы собирали его с плодов «винной ягоды» — инжира. Поэтому перспектива питаться таким медом отшельника вполне удовлетворяла. Другое дело — акриды…

Если в священном писании под акридами подразумевалась обыкновенная саранча — «кобылка», то, помилуйте, ведь он же не негр, чтобы питаться этой гадостью? Митька Востров, еще до сумасшествия, еще в бытность свою под общей с дьяконом кровлей, как-то рассказывал, что во время лета саранчи негры жиреют, как свиньи от желудей… Но ведь он не негр? Он — православный христианин. Это во-первых. Во-вторых, он совсем не ставит себе задачей превратиться в жирного борова… Он поститься хочет, — худеть, худеть до такого состояния, чтобы иметь возможность с грешной земли на святые небеса вознестись легче пуха. Акриды, выходит, совсем неподходящая для этого пища. Лучше он их заменит грецкими орехами, жареными каштанами, гранатами, ежевикой, виноградом, клубникой, земляникой и прочими фруктами, ягодами и плодами, которых окрестности «обетованной пустыни» доставляли ему щедро и без затраты большого труда.

На этом вопрос об акридах был закончен.

Через вторую неделю дьякон приступил к великому посту. Мясная пища с этих пор шла только на утоление вечного голода стаи шакалов. Наконец-то «настаськины коврики» стали округляться в боках и обрастать новой шерстью, которая, увы, несмотря на свою густоту, продолжала сохранять неприличный вид. Шакалы до того приручились и привыкли к своему кормильцу, что спали теперь у входа в пещеру, как верные сторожа; при его появлении не бросались врассыпную, как это водилось раньше, и на зов «коврики, коврики» сбегались дружно и немедленно, если даже находились на другом краю «Долины». Все это дьякону чрезвычайно нравилось, потому что напоминало святых отшельников, приручавших и дрессировавших дикое зверье, как собственных блох. Хорошо было бы завести еще медведя, но медведи не любят тех мест, где пахнет шакалами. Приходилось довольствоваться малым.