Долина Виш-Тон-Виш

— В этом не может быть сомнения, хотя способ воздаяния — это тайна Божия! Хотя они варвары в своих обычаях и закоснели в злобе своей, они такие же создания, как и мы, и такие же предметы Его попечения.

Льняные локоны, наполовину прикрывавшие лоб и личико, по которому проходили наиболее тонкие следы вен, прибавляли сияния коже, столь беспорочно чистой, словно теплые ветры этих широт никогда не обвевали чела девочки. Сквозь этот лабиринт завитков ребенок отвел свои глубокие, ясные голубые глаза, с удивлением и страхом обратив взор на смуглое лицо пленного индейского юноши, который в эту минуту был для нее объектом тайного ужаса. В неведении того, какой интерес он возбудил, парень стоял спокойно, надменно и, казалось, равнодушно, стараясь не проявить никаких признаков слабости или причастности к этой сцене женской чувствительности.

— Матушка, — прошептало дитя, еще не оправившееся от удивления, — а мы не можем отпустить его в лес? Я не люблю…

— Сейчас не время для разговоров. Ступай в свое укрытие, дитя мое, и помни как свои молитвы, так и предостережения, которые я перечислила. Ступай, и пусть небесный Промысел защитит твою невинную голову!

Руфь снова наклонилась и спрятала лицо в пышных волосах дочери. В течение минуты царило красноречивое молчание. Когда она выпрямилась, слеза блеснула на щеке ребенка. Последний воспринял поцелуй скорее с апатией, чем с участием. И теперь, отправляясь в верхние комнаты и покидая свою мать, девочка не отрывала пристального взгляда от лица юного индейца, пока стены между ними не скрыли его полностью от ее глаз.

— Ты была заботлива и верна себе, моя добрая Руфь, — сказал Контент, вошедший в эту минуту и воздавший должное самообладанию жены взглядом полнейшего одобрения. — Молодые парни не были так проворны, встречая врага у частокола, как твои девушки в заботе о своих менее обременительных обязанностях. Снаружи все опять спокойно, и мы теперь собираемся скорее на совет, чем ради боевых действий.

— Теперь надо отозвать отца с его поста возле пушки в блокгаузе.

— В этом нет необходимости, — вмешался незнакомец. — Время поджимает, ибо за этим затишьем может слишком скоро последовать буря, которую не усмирят все наши силы. Подведите пленника!

Контент сделал мальчику знак подойти и, когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, поставил его точно перед незнакомцем.

— Я не знаю ни твоего имени, ни даже имени твоего народа, — начал тот после долгой паузы, за время которой, казалось, пристально изучал выражение лица парня. — Но я уверен, что, хотя самый порочный из духов может все еще бороться за овладение твоей дикой душой, благородство чувств не чуждо твоему сердцу. Отвечай, можешь ли ты что-нибудь сообщить касательно опасности, угрожающей семейству? Я многое узнал этой ночью по твоему поведению, но чтобы все было понятно, теперь пришло время тебе заговорить словами.

Юноша смотрел прямо в глаза говорящему, пока тот не кончил, а затем медленно перевел пытливый взгляд на встревоженное лицо Руфи. Казалось, будто он колеблется между своей гордостью и сочувствием. Последнее возобладало, ибо, победив глубокое отвращение индейца, он открыто и в первый раз с момента своего пленения заговорил на языке ненавистной расы.

— Я слышу крики воинов, — был его спокойный ответ. — Разве бледнолицые заткнули себе уши?

— Ты говорил с юношами своего племени в лесу, и ты знаешь об этом нападении?

Юноша не ответил, хотя стойко и без страха встретил острый взгляд допрашивающего. Понимая, что вопросов будет больше, чем ответов, незнакомец изменил манеру допроса, маскируя свои вопросы с немного большей хитростью.

— Не может быть, чтобы великое племя вышло на кровавую тропу! — сказал он. — Воины перебрались бы через бревна частокола, как через податливый тростник! Это пикоды, которые разорвали договор с христианами и теперь рыщут повсюду, как волки в ночи.

Внезапное и дикое выражение промелькнуло на смуглом лице мальчика. Его губы шевельнулись, и с них слетели слова, произнесенные тоном язвительного презрения. Однако он скорее пробормотал, нежели громко произнес:

— Пикоды — псы!

— Я так и думал: негодяи выбрались из своих селений, чтобы йенгизы77

могли накормить своих скво78. Но наррагансет или вампаноа — мужчина. Он презирает привычку таиться во мраке. Солнце светит на тропу, по которой он приходит. Пикод крадется в молчании, ибо боится, что воины услышат его шаги.

Было непросто обнаружить хоть какое-то свидетельство, что пленник сочувственно выслушал как похвалу, так и порицание, ибо его бесстрастное лицо было холоднее мрамора.

Незнакомец пытливо, но тщетно всматривался в его черты, а затем, подойдя так близко, что положил руку на обнаженное плечо парня, добавил:

— Мальчик, ты слышал много трогательных вещей, касающихся характера нашей христианской веры, и стал предметом многих горячих молитв. Не может быть, чтобы такой обильный и добрый посев целиком развеялся втуне! Говори! Могу ли я снова доверять тебе?

— Пусть мой отец поищет на снегу. След мокасин уходит и приходит.