Долина Виш-Тон-Виш

Когда эти предосторожности были приняты, женщины вернулись к своим наблюдательным пунктам, а Руфь, чьей обязанностью в моменты опасности было осуществлять общий надзор, осталась наедине со своими размышлениями и своими страхами. Покинув внутренние комнаты, она подошла к двери, ведущей во двор, и на мгновение забыла о своих сиюминутных заботах при виде впечатляющего зрелища, которое ее окружало.

К этому времени весь обширный ряд наружных строений, сооруженных, как было принято в колониях, из самых горючих материалов и без оглядки на расход дерева, оказался охвачен огнем. Несмотря на то, что не все здания полыхали пламенем, широкие полосы непрерывно пересекали сам двор, и на его поверхности она могла различить мельчайшие предметы, тогда как небосвод перед ней светился грозовым красным отблеском. Сквозь открытые пространства между зданиями четырехугольного двора глаз мог охватить поля, где все свидетельствовало о зловещем намерении дикарей упорно добиваться своей цели.

Было видно, как смуглые звероподобные и почти нагие человеческие фигуры перебегают от укрытия к укрытию, и не было в пределах полета стрелы ни единого пня или бревна, которые не использовались бы для укрытия дерзким и неутомимым врагом. Было ясно, что индейцев насчитывались сотни, и поскольку атака после неудачи неожиданного нападения продолжалась, было также слишком очевидно, что они настроены на победу даже ценой некоторого риска для себя. При этом враг не пренебрегал никакими обычными средствами устрашения. Крики и вопли непрерывно звучали вокруг, а громкие и часто повторяющиеся звуки раковины выдавали хитрость, с помощью которой дикари так часто стремились еще в начале ночи выманить гарнизон за пределы частокола. Изредка разрозненные выстрелы, сделанные прицельно и с любой удобной точки внутри укреплений, свидетельствовали о хладнокровии и бдительности защищающихся. Маленькая пушка в блокгаузе молчала, ибо Пуританин, слишком хорошо зная ее реальную мощь, не хотел подорвать ее репутацию при чересчур частом использовании. Поэтому орудие было оставлено в резерве на те случаи крайней опасности, которых неизбежно следовало ожидать.

На это зрелище Руфь смотрела с печалью, пронизанной страхом. Долго сохранявшаяся безопасность ее сельского жилища была насильственно нарушена, и вместо покоя, настолько близкого к тому святому миру, коего жаждала ее душа, насколько это вообще возможно на Земле, она и все те, кого она больше всего любила, внезапно оказались лицом к лицу с самым устрашающим проявлением человеческой жестокости. В такую минуту в ней пробудились чувства матери. И, не оставляя времени раздумьям, при свете пожара матрона медленно двинулась через запутанные проходы жилого дома на поиски тех, кого она поместила в безопасных комнатах.

— Надеюсь, вы не стали смотреть на поля, дети мои, — сказала почти запыхавшаяся женщина, войдя в комнату. — Возблагодарите Небо, дети. До сих пор усилия дикарей были напрасны, и мы все еще хозяева своих жилищ.

— Почему ночь такая красная? Подойди ближе, матушка. В лесу видно так, словно солнце светит!

— Язычники подожгли наши амбары, и то, что ты видишь, — это свет пламени. Но, к счастью, они не могут поджечь жилые дома, пока твой отец и молодые люди держат в руках оружие. Мы должны быть благодарны за эту безопасность, какой бы хрупкой она ни казалась. Ты преклоняла колени, моя Руфь, и не забыла подумать об отце и брате в своих молитвах?

— Я снова сделаю это, матушка, — прошептал ребенок, опускаясь на колени и зарываясь юным личиком в платье матроны.

— Зачем прятать лицо? Такая юная и невинная девочка, как ты, может с доверием обратить взор к небесам.

— Матушка, я вижу индейца, если не спрячу лица. Он смотрит на меня, боюсь, с желанием причинить нам зло.

— Ты несправедлива к Миантонимо, дитя, — отвечала Руфь, бросив быстрый взгляд вокруг, чтобы отыскать мальчика, который скромно отошел в дальний и более темный угол комнаты. — Я оставила его с тобой как защитника, а не как того, кто захотел бы навредить. А теперь думай о Господе, — она запечатлела поцелуй на холодном мрамороподобном лбу своей дочери, — и питай веру в его доброту. Миантонимо, я опять оставляю тебя с поручением быть их покровителем, — добавила она, покидая дочь и подходя к юноше.

— Матушка! — вскрикнул ребенок. — Иди ко мне, а то я умру!

Руфь молниеносно отвернулась от слушавшего ее пленника. Один взгляд открыл ей опасность, угрожавшую ее чаду. Нагой смуглый дикарь с мощным торсом и зверским видом в устрашающем маскараде боевой раскраски стоял, накручивая шелковистые волосы девочки на одну руку, а в другой держа сверкающий топор над головой, казалось, неминуемо обреченной на гибель девочки.

— Пощады! Пощады! — воскликнула Руфь хриплым от ужаса голосом, упав на колени столько же оттого, что ноги не держали ее, сколько и в мольбе. — Чудовище, убей меня, но пощади дитя!