Не знаю, тушил ли Грегори хоть раз пожары, но времени что-то ему объяснять нет. Это уже четвертое возгорание на моей памяти, и благо мы с семьей знаем, что делать. Хлопок пылает так, что в считаные секунды ночь превращается в день, а жар вокруг такой, что Сатана показывает рога. Никакая вода здесь не поможет. Да и откуда она в таком количестве посреди поля? Если только океан накроет всю Америку разом. Засыпать землей – тоже не вариант: за лето она где-то становится песком, а где-то от дождей слипается с глиной, и ее топором не возьмешь, не то что лопатой. Единственный способ спасти целое поле – отрезать горящую часть. Причем огонь пожирает хлопок очень быстро, так что приходится вырубать и вырезать растения не меньше, чем футов за шестьсот. А потом… потом смотреть, как горят деньги. Не знаю, отчего Бог решил устроить нам вместо трехчасовой проповеди такую встречу с адом, но приходится мириться. Я лишь надеюсь, что это не из-за того, что мы с Грегори недостаточно почтительно слушали священника. А впрочем… нет. Что-то здесь не то, все выглядит подозрительно. Пожар сразу в трех местах? Равноудаленных друг от друга? Я смотрю на Грегори и задерживаю взгляд на рыжих волосах. В его руках уже коса, и он умело помогает рабам. Но этот цвет не дает покоя. Пламя. Цвет Ридов. Которых здесь нет.
– Молодой господин! Молодой господин! – Ко мне подбегает темнокожий парень и кланяется, я быстро киваю. Нет времени на формальности, сейчас сгорим вместе с хлопком. Я совсем не помню его имени. – Мы, клянусь Богом, были на поле, когда появился дым! Мы сначала и не поверили. Ветра нет, утро ранее и тут раз, пожар! Господин, мы не виноваты! Мы очень быстро кинулись кто за чем! – Он машет руками, говорит быстро. В общем гаме я вообще еле могу разобрать его речь. – Мы смогли отсечь больше половины, пока вы скакали сюда, молодой господин!
– Что по остальным направлениям?
– Не знаю, молодой господин, работаем, не разгибая спины!
Я вскидываю голову, пытаясь прикинуть размах беды. Нет, ни черта не получается, небо – сплошь сверкающий уголь. Ладно, остается только присоединиться к остальным и довериться Хантеру с Джейденом, скоро подоспеют отец и горожане. Надеюсь, раб мне не наврал.
– Понял, показывай, куда идти, чтобы начать отрезать поле с другой стороны. Сойдемся на середине. Так меньше шансов попасть в огненное кольцо!
Раб кивает, слушая мои решительные приказы. Я смотрю на Грегори – и поражаюсь быстроте его действий. Всех рабов он уже организовал. Мне остается лишь мысленно его поблагодарить и отпустить с Богом, если Бог на нас зол. И все же напоследок я не могу его не окликнуть. И кто из нас еще прилипала!
– Грегори!
Он распрямляет спину и с тревогой смотрит на меня. Я с усилием улыбаюсь:
– Не подпали хвост.
– Хорошо, – одними губами шепчет он.
А теперь нужно браться за косу или серп. В отличие от многих южных господ, наш отец считает, что любой уважающий себя ранчеро должен уметь возделать поле. В особенности мужчина. Тем более, как уверяет Хантер, это помогает сделать хлопок чуть дешевле. Не знаю, правда ли мы помогаем толпе рабов в поле, но пытаемся.
Я бегу за темнокожим парнем, уворачиваясь от других рабов. Спасать поле вышли все, и женщины, и старики. Каждый пытается помочь. От этой мысли – прямо сейчас все мы едины, множество душ – екает сердце. Но умиляться времени нет.
Мне протягивают косу, и я велю всем имеющимся в распоряжении рабам быстро-быстро убирать срубленный хлопок, не мешаться под ногами. Не хватало им вместо белоснежных коробочек ноги свои в руках уносить! Одному мужчине я приказываю взять серп и идти ко мне навстречу с середины расстояния между мной и Грегори: так мы ускорим процесс. Пламя пока далеко. Увы, костер ничем не хуже дождя, быстро уничтожает следы преступления. Но меня не покидают мрачные догадки. Как же все так…
Я орудую косой так, как не работал вероятно, весь год. В стороны летят хлопок, ветки, насекомые. Чем чаще я замахиваюсь, тем больше ухожу в себя. Чувство общности – с землей, с теми, кто ее спасает, – пульсирует в голове. Все звуки слились в гул, стали единым голосом белых и темнокожих, рабов и господ. Небо переливается, напоминая отчего-то витражи церкви, а жар подступающего пламени, хоть и заставляет бурлить кровь, но не идет ни в какое сравнение с жаром моей души.
Перед глазами все плывет. Кажется, огонь подползает и пытается цапнуть меня за ногу. Воздуха уже недостаточно, дым скребет легкие. Хочется, смертельно хочется покашлять, но тогда остановишься, а останавливаться нельзя. Оживает вспышкой воспоминание. Мать… мать ужасно боялась огня. Пожар для нее значил катастрофу. И вот теперь Джейден бесстрашно лезет в самое пекло. Как и все мы.
Я замахиваюсь еще раз, с такой остервенелой силой, что коса вот-вот треснет вместе с моей костью, но кто-то перехватывает руку. Я дергаюсь, не поднимая глаз, но хватка становится лишь сильнее. Последние остатки разума уходят. Какого дьявола происходит?!