Должность [с аудиокнигой]

Костюм был весьма и весьма, ничем не хуже семеникитичского, но, знаете ли, я не спешил покидать сладкий плен простыней — признаться, я довольно стеснителен, а тут, как назло, на мне довольно-таки древние трусы. Эпохи, скажем, праотца Адама.

— Я отвернусь, Сергей Леопольдович, — засмеялась Степанида. О, ангел!

Костюмчик сидел на мне как влитой. Степанида глянула и ахнула.

— Какой вы красавец, Сергей Леопольдович.

Краска удовольствия залила мне лицо, шею, и полилась куда-то вниз.

— Спасибо, Степанида.

— Называйте меня Степа, — разрешила девушка.

Ну что ж, Степа, так Степа, а то и вправду язык сломать можно.

Я спустился по мраморной лестнице, мимо портретов незнакомых мне представительных людей в париках, наверное, королей либо графов. Они смотрели на меня доброжелательно, должно быть, принимая за своего потомка. А чем я не потомок? Спина моя сама собою распрямилась, а грудь сделалась колесом — эх, хорошо!

Внизу был стол, накрытый скатертью, а на нем… Столько жратвы я отроду не видел. Это, кажись, расстегаи, вот осетр с яблоком в пасти, вот ананасы вареные в мадагаскарском роме, вот швейцарский чиз, вот голландская пастила, вот французские паштет, вино, устрицы, а это, наверное, икра… Хотя нет, икра — она красная, мелкая, а эта отчего-то черная и с горошину.

— Присаживайтесь, Сергей Леопольдович!

Семен Никитич слился с этим изобилием: я, грешным делом, принял его за фаршированного поросенка.

Робость одолела меня, и была б здесь табуретка, сел бы на нее…

— Ну что вы, Сергей Леопольдович, — негодуя, воскликнул Семен Никитич, — Мы у вас

в    гостях.

И      выскочив из-за осетра, он усадил меня во главе стола на витой венский стул рядом

с    маринованным тайваньским пандою.

«Мы?» — я огляделся, и во рту у слегка провяленного никарагуанского зулуса увидел невысокого щупленького мужичка с большим, как у сома, ртом и выпученными глазами.

— Олег Власыч, — представил Семен Никитич, уплетая, между прочим, паштет, — Начальник вашего предвыборного штаба.

— Очень тронут, — пропищал Олег Власыч, налегая, кстати, на черные горошинки.

Я решил не удивляться и отдал должное своему измученному «Дошираком» желудку.

3

После завтрака, который стоил многих обедов, мы сидели на обдуваемом зефирами

балконе и, пардон, ослабив ремни на брюках, курили кубинские сигары, пуская благородный дым в небо отменной голубизны.

Семен Никитич вдруг закашлял и сказал:

— Теперь поговорим о деле.

Я насторожился: хотелось верить, что речь пойдет не об оплате вышеуписанного банкета: наличных денег у меня был ноль, а безналичных и того меньше.

— Нужно обсудить предвыборную платформу Сергея Леопольдовича, — произнес Сергей Никитич.

Мне были до люстры, что пред-, что послевыборная платформы.

Олег Власыч слегка рыгнул, невинно прикрыв ладошкой рот, и вдруг понес такую ахинею, что впору было заткнуть уши и закричать «Караул!»: какой-то электорат — что это за птица? — куда — то нужно завлечь, а чтоб его завлечь, нужно провести грамотный пиар,

а    затем нужен некий компромат, дискредитация и прочая и прочая… Но Семен Никитич делал вид, что ему интересно, даже поддакивал, и я решил не отставать — чем я хуже, я все-таки прима!

Но как я ни старался «соответствовать», словесный поток Олега Власыча придавил меня и, видимо, взгляд мой несколько осоловел, так что Семен Никитич поспешил заметить:

— Да что ж мы Сергея Леопольдовича — то грузим? Ему все это знать вовсе ни к чему. Работа Сергея Леопольдовича начнется завтра.

Брови мои поднялись на небывалую высоту, но, слава создателю, за сигарным дымом никто этого не разглядел.

— А пока, — продолжал Семен Никитич ангельским голосом, — я советовал бы вам, Сергей Леопольдович, пойти соснуть часок-другой, а затем, будьте уж так добры, вызубрите назубок вот этот текст. Это, позвольте заметить, ваша роль.

Он протянул мне листок, отпечатанный на гербовой бумаге и, признаться, поверг

в    уныние: целых три абзаца!

— Ну что ж, позвольте откланяться, — уныло сказал я и, швырнув недокуренную сигару с балкона, оставил их наедине с электоратом.

— Назубок, Сергей Леопольдович, — бросил мне вслед Семен Никитич.

Я    поднялся по мраморной лестнице, невесело поглядывая на своих предков. Некоторые из них сочувственно кивали головами.

Степанида стирала пыль с зеркал, и когда я сказал, что желал бы вздремнуть часок, то кивнула красивою своей головой и тихо вышла вон. Ну, чистый ангел!

Я        прилег, не раздеваясь, расширившимися ноздрями ощущая божественный запах постели — простыни, похоже, здесь меняют каждый день. Глаза мои сомкнулись, и я провалился в Ж…, то есть в сон.

Мне снится Ж…, мое детство.

— Тупица, — зовут меня играть мальчишки, но я не выхожу, потому что знаю — играть со мной не будут, а будут мучить.

— Это лимонад, Тупица.

Я все-таки во дворе, и в руке у меня бутылка с желтой, пенящейся, так соблазнительно

похожей на лимонад, жидкостью. Вокруг мальчишки: стриженые и вихрастые, белобрысые

и    черные, загорелые и бледные, имен я их не знаю. А вот того, что дал мне бутылку, толстого

и    розового, зовут Жирдяй. Он самый главный во дворе.