С чего начать? В. припомнил инструкции Джаджа. Первым делом нужно «увидеть» бутерброд. Некоторое время В. колебался между вареной и копченой колбасой, между белым и черным хлебом, но в конце концов вызвал в воображении кусок ветчинной колбасы на хрустящем ломте? пышного белого хлеба. Прекрасно! Потрогать его не составит никакого труда. А то В. никогда не держал в руках бутербродов с колбасой! Колбаса, она такая мягкая и влажная, а хлеб, он суховатый и губчатый. В. сжал своими воображаемыми пальцами воображаемый бутерброд. Свеженький! Хлеб только что из печки, еще теплый.
Теперь черед обоняния. Тут уж все пошло как по маслу. В. даже сглотнул слюну, вдохнув сладковатый запах ветчины смешанный с ароматом свежевыпеченного хлеба. Само собой, тут же В. ощутил во рту вкус хорошей сочной колбасы и поджаристой корочки. В. сам удивлялся, как легко ему давалась модификция! Он уже не сомневался, что через пару минут его воображаемый бутерброд превратится в настоящий. Только вот «услышать» бутерброд не так-то просто. В. ограничился тем, что вспомнил хруст хлеба, нарезаемого не очень острым ножом.
Оставалось последнее, но как догадывался В., самое важное. Тут В. застрял надолго. Ему никак не удавалось «полюбить» бутерброд. Он помнил, что должен «присоединить к себе» бутерброд, но что-то подсказывало В., что здесь речь шла о более высоком единстве, чем такое, какое он мог бы себе представить, вообразив, что бутерброд возник на его теле как некий экзотический нарост. Он, конечно, всей душой желал слиться с бутербродом в единое целое (то есть попросту съесть его), но подозревал, что это не совсем то, что нужно. «Как же мне полюбить бутерброд? - спрашивал себя В., сам удивляясь, что всерьез задумывается над такой галиматьей. - Достаточно ли легкой привязанности или нужно воспылать к бутерброду нешуточной страстью?»
В. сосредоточился и на время абстрагировался от еды. Любовь… любовь… что В. знает о ней? Что помнит? В. перебирал в своей памяти вспышки чувств, которые он мог бы назвать этим высоким словом. Вот эта нежность – мягкая, тающая – это любовь? Или вот эта страсть – тяжелая, гнетущая, разрушающая – это любовь? Или любовь есть надежда, светлый проблеск которой разгоняет сумрачные тучи уныния? Или же любовь – это радость, какую испытываешь солнечным весенним утром, пробуждаясь от сладкого сна полный жизни и сил? Должен ли В. ощутить какое-то вполне определенное чувство или годилось бы любое, что он сам мог бы назвать любовью? На эти вопросы В. не знал ответов и спросить было некого.
Он повторял: «Я люблю бутерброд, люблю (да уж, люблю, это точно, а уж как я люблю макароны с мясом!). Я люблю бутерброд, люблю, обожаю, жизни без него себе не представляю (точно, еще пару часов без еды, и представляться мне будут одни только бутерброды)». Но нет, любовь получалась все какая-то не такая. В. и так и сяк примерялся к бутерброду, но все равно выходило так, что «любить» бутерброд В. мог только в одном смысле, в том смысле, который подразумевает человек, когда говорит: «Я люблю котлеты с луком». Что-то подсказывало В., что настоящая любовь основывается на чувстве уважения, а как, как он мог УВАЖАТЬ БУТЕРБРОД? Полюбить бутерброд означало поставить его на одну доску с собой, а как В. мог сравнить себя с куском колбасы?! Так что в конце-концов В. довольствовался легкой нежностью в отношении сего гастрономического изыска и открыл глаза.
Оглядев все пространство вокруг себя, В. не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминающего бутерброд. Зато другой предмет вдруг обратил на себя внимание В. У стены стоял торшер. В. почувствовал себя крайне неуютно. Последний раз он видел этот торшер, кажется, в чулане. Может быть, там был какой-то другой торшер, а этот уже давно стоит тут? В. присмотрелся повнимательнее к торшеру и холодок пробежал у него по спине. Да нет, это именно тот торшер, из чулана, в этом В. не сомневался, как и в том, что он не приносил сюда эту большую несуразную штуковину. И словно бы у В. было мало поводов для волнения и страха, этот проклятый торшер вдруг включился, осветив всю комнату уютным оранжевым светом. Трясущимися руками В. схватил торшер, отчего тот мгновенно погас, и держа его подальше от себя, быстро отнес в чулан и, хлопнув посильнее дверью, запер его в темноте рядом с другими бесполезными вещами, такими как Парадный Татачи и прочая дребедень. Для верности В. еще и прижал дверь ногой.
Александр Исаевич Воинов , Борис Степанович Житков , Валентин Иванович Толстых , Валентин Толстых , Галина Юрьевна Юхманкова (Лапина) , Эрик Фрэнк Рассел
Публицистика / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Эзотерика, эзотерическая литература / Прочая старинная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Древние книги