Дом

Просто я дала знать главному машинисту, что в Городке будут выходить. Чтобы он остановил. Видите, сколько из-за вас хлопот, - сказала она и, резко взяв с места, пошла к себе.

- Но... Но, погодите, как же... Что значит - остановил? Разве... Я не понимаю... - Потом поймете, - сказала проводница, широко зевнув и юркнула, как большая крыса в свою нору, хлопнув дверью так, что любая другая дверь превратилась бы в щепки. Видимо, таким образом она намекала, чтобы ее ни в коем случае не беспокоили.

Я зашел в купе, где по-прежнему стояла густая вонь и храп, взял свой чемоданчик. Я всегда путешествую налегке. Особенно, когда уезжаю беспричинно в никуда, вот, как сейчас, к примеру, и еще даже приблизительно не знаю, когда вернусь обратно. С чемоданом в руке я стоял в коридоре и смотрел на огоньки Городка, к которым, замедляя ход, подходил осточертевший мне поезд. Наконец, он подъехал к платформе. Из своей норы вылезла проводница, почему-то с кобурой на поясе, молча, поспешно открыла мне дверь и тут же, едва успел я выскочить -кажется она даже вытолкнула меня слегка - захлопнула дверь с такой силой, что окажись там моя нога, быть бы мне инвалидом. Поезд, будто ждал этого, дернулся и пошел, но не так, однако, плавно, как можно было ожидать от поезда дальнего следования. Когда я ступил на камень платформы (Земля! - закричали матросы, размахивая чемоданчиками), стало ясно, что она, платформа, явно не рассчитана на такие длинные составы, она была чуть не вдвое короче поезда, так что добрая половина состава оказалась хвостом, на которую платформы не хватило, и если б из тех вагонов выходили пассажиры, им пришлось бы... Но тут я вовремя заметил, что никто здесь, кроме меня, не вышел из поезда. Не доброжелательное выражение проводницы в окне осточертевшего мне вагона поплыло, оставаясь по-прежнему недоброжелательным. Поезд ушел. Я провожал взглядом его растворявшиеся в предутреннем тумане красные огоньки на уровне крыши последнего вагона, пока они не исчезли вовсе. Только тогда вдруг' я обнаружил, что не так уж одинок на этой платформе. Недалеко от меня стоял пожилой мужчина в форменной фуражке, вероятно, начальник маленькой этой станции, чуть поодаль от него - молодой, очень худой мужчина, напоминавший дистрофика, и тоже в фуражке; почему-то я сразу признал в нем телеграфиста и не ошибся. Рядом с ним лежала большая беспородная собака, тихая, как кошка. И начальник станции (который и оказался им, как я предполагал), и угаданный телеграфист, и даже собака (которая тоже оказалась собакой, несмотря на кошачью тихость, или тихую кошатость) так удивленно таращились на меня, что я немного опешил, стал озираться, смущенно оглядывать себя и, хоть и не собирался, но, учитывая, что мир в данном случае сузился до размеров платформы, где мы все стояли, и это, вероятно, как-то косвенно сближало нас, я поздоровался и был оставлен без ответа. Они будто онемели, разглядывая меня. Мне стало неприятно оттого, что они не ответили на мое приветствие, которое я и так через силу извлек из себя, потому что не привык здороваться с незнакомыми людьми. Наконец, пожилой - а вернее, приглядевшись, его с полным основанием можно было назвать стариком - будто пришел в, себя, медленно, как сомнамбула, подошел ко мне с вытянутой рукой и с таким видом, словно желал прикоснуться ко мне, чтобы убедиться, что я ему не приснился. По крайней мере, выражение лица у него было именно такое: ему не верилось, что я стою рядом, на одной с ним платформе. Стоит ли говорить, как я был удивлен и озадачен подобным поведением взрослого человека.

- Вы?.. - заговорил он не совсем понятно. - Вы... - он вдруг запнулся, будто силы отказали ему. - Вы здесь вышли из поезда?..

- Да, - сказал я, пожав плечами. - Я вышел. Не понимаю, что тут... - Вам здесь кто-то нужен? - прервал меня телеграфист диким вопросом.

- Кто-то нужен?.. - я все больше впадал в недоумение.

- Что значит - кто-то нужен?..

- Видите ли, - неожиданно совершенно другим тоном заговорил начальник, - у нас тут, на нашей станции, никто не вы ходит.

- Не понимаю, - сказал я и замолчал в ожидании каких-нибудь объяснений.

- Дело в том, - заговорил снова тощий телеграфист, - дело в том, что здесь незачем выходить.

- Что вы этим хотите сказать? - вынужден был я снова задать вопрос, так как он замолчал.

- Видите ли, - сказал начальник с видом человека, которому приходится объяснять очевидные вещи и потому ему трудно и неинтересно. - Это станция. Просто станция.

- Да, - сказал я. Просто станция. И что?

- Больше ничего, - сказал начальник. - Понимаете, здесь больше ничего нет, кроме этой станции.

- Что? - спросил я. - Не понял, простите.

- Это просто станция, - стал пояснять, как слабоумному, тощий телеграфист (ТТ - как я тут же назвал его про себя).

- Станция. Маленькая станция посреди огромной степи.

- Степи? - мне показалось, что ослышался. - Как степи?.. Мне сказали, что здесь Городок. Мне в поезде сказали.

- Да. Это верно, - проговорил начальник. - Но Городок - это просто название. Никакого Городка на самом деле нет.