Дом англичанина. Сборник

Перемена наступила. Изабеллу окружили, и одноклассницы чуть не подрались за право обнять ее, пройтись с ней, льстиво улыбаясь, притворяясь каждая ее закадычной подругой. Под огромными соснами на краю площадки она устроила прямо-таки королевский прием. Толкаясь, хихикая, девочки теснились к ней поближе. И единственные две, что остались за пределами этого круга, были те две, что всегда оставались за его пределами, — девочки Келви. Они-то знали, что соваться к Бэрнелам нельзя.

А дело было в том, что школа, в которую ходили девочки Бэрнел, была вовсе не таким заведением, какое выбрали бы их родители, если б у них был выбор. Но выбора не было. Это была единственная школа на много миль в окрестностях. И в результате все дети той округи — дочки судьи, девочки доктора, дети лавочника и дети молочника были вынуждены общаться. Не говоря уж о том, что было там еще примерно столько же грубых, невоспитанных мальчиков. Но где-то нужно было поставить точку, и точку поставили на Келви. Многим детям, включая и Бэрнелов, было запрещено даже разговаривать с ними. Бэрнелы проходили мимо девочек Келви, задрав голову, а так как они задавали тон во всех вопросах поведения, этих Келви сторонились все. Даже у учительницы был для них особый голос и особая улыбка для других детей, когда Лил Келви подходила к ее столу с таким ужасным букетиком полевых цветов.

Они были дочерьми проворной, неутомимой прачки, которая работала поденно, то в одном доме, то в другом. Это было уже достаточно плохо. Но где же был мистер Келви? Наверняка никто не знал. Но все говорили, что он в тюрьме. И получалось, что они — дочери прачки и арестанта. Недурное общество для детей из других семейств! И на вид не лучше. Почему миссис Келви одевала их так приметно, понять было нелегко. А объяснялось это тем, что они носили «остатки» вещей, которые ей отдавали в домах, где она работала. Так, например, Лил, крепенькая, некрасивая, веснушчатая, являлась в школу в платье, сшитом из зеленой в разводах скатерти Бэрнелов, с красными плюшевыми рукавами из занавесок Логанов. Ее шляпа, смело посаженная над высоким лбом, была взрослая шляпа, некогда принадлежавшая мисс Лекки, почтмейстерше. Сзади она была загнута и украшена большим алым пером. Мальчишка, да и только, без смеха глядеть невозможно. А ее сестренка, «наша Элси», носила длинное белое платье вроде ночной рубашки и сапожки, как у мальчика. Но наша Элси, что бы ни надела, выглядела бы странно. Это была не девочка, а запятая, коротко остриженная, с огромными печальными глазами — ни дать ни взять белый совенок. Никто не видел, чтобы она улыбалась, она почти всегда молчала. Она шла по жизни, держась за Лил, зажав в руке кусок сестриной юбки. Куда бы ни пошла Лил, наша Элси следовала за ней. На площадке для игр, по дороге в школу и из школы впереди шагала Лил, за ней — наша Элси. Только когда что-нибудь было ей нужно или когда совсем запыхается, она дергала, тянула, и Лил останавливалась и оглядывалась. Не было случая, чтобы они не поняли друг друга.

Теперь они держались в стороне, запретить им слушать было невозможно. Когда девочки оглядывались и делали гримасы. Лил, как всегда, улыбалась своей глупой застенчивой улыбкой, но наша Элси только глядела.

А голос Изабеллы, такой гордый голос, все рассказывал. Ковер на полу произвел огромное впечатление, так же, впрочем, как и кровати с настоящими одеялами и печка с дверцей в духовку.

Когда она умолкла, вступила Кейся:

— А лампу ты забыла.

— Ах, да, — сказала Изабелла, — есть еще малюсенькая лампа, вся из желтого стекла, с белым абажуром, она стоит на столе в столовой, совсем как настоящая.

— Лампа лучше всего! — выкрикнула Кейся. Ей показалось, что Изабелла не отдала должного лампочке. Но никто не обратил внимания на ее слова. Изабелла уже выбирала тех двух девочек, которые после уроков пойдут вместе с ними домой и сами все увидят. Она выбрала Эмми Коул и Лену Логан. Когда же остальным сказали, что их тоже пригласят, они стали наперебой ластиться к Изабелле. Одна за другой обнимали ее за талию и уводили. У каждой было, что сказать ей шепотом, по секрету. «Она — моя подруга».

Только малышки Келви отошли, всеми забытые: им больше нечего было слушать.

Дни шли за днями, все больше детей повидали кукольный дом, и слава его росла. Главные вопросы были: «Ты видела, какой у Бэрнелов кукольный дом? Такая прелесть! Ты его разве еще не видела? Ну, знаешь…»

Разговорам о нем посвящался даже час завтрака. Девочки сидели под соснами, поедая толстые сэндвичи с бараниной и большие лепешки, намазанные маслом. И всегда, подбираясь к ним как можно ближе, сидели сестры Келви и тоже слушали, жуя куски хлеба с вареньем, которые вынимали из газеты, закапанной большими красными пятнами.

— Мама, — спросила однажды Кейся, — можно, я приглашу девочек Келви, только один раз?

— Ни в коем случае.

— Но почему?

— Беги, Кейся, играй. Ты же сама знаешь почему.