Дом аптекаря

— Когда я встретилась с ним, у меня и в мыслях не было, что это тот самый парень, про которого ты рассказывала. Ты ведь даже не намекнула, какой он из себя, помнишь? Я поняла это, только когда он подвез меня к барже. Видит Бог, это истинная правда. Скажу откровенно, поначалу он мне не понравился, но — только не обижайся — на вашей вечеринке выбирать ведь было не из кого.

Жожо обиженно надулась.

— И позволь сказать тебе еще раз со всей определенностью. Никаких планов относительно Томаса Спрингера я не строила. К тому же, на мой взгляд, он тоже не был от меня в восторге. Более того, у меня есть сильное подозрение — можешь назвать это женской интуицией, — что он меня очень даже недолюбливает.

— С какой это стати? — оживилась Жожо.

— Я отбила у него старушку. Он ревнует. Считает, что я лишила его и скипетра, и короны.

Жожо шмыгнула носом и вытерла губы тыльной стороной ладони. Потом пристально посмотрела на Рут, словно рассчитывая силой взгляда вскрыть суть вещей.

— Теории строить — это у тебя получается, да? Только что в этой твоей старушке такого особенного?

— Скажи, пожалуйста, кто такой Камерон? Что за человек? Чем занимается?

— Откуда ты знаешь Камерона?

— Он тоже был на вечеринке. Приставал к Томасу с разговорами.

Слова попали в цель. Жожо нахмурилась и заговорила совсем другим тоном:

— Камерон — жирный кот. Всадил все свои деньги в какое-то зернохранилище на Яве. Решил сделать там самый крутой в городе ночной клуб. Теперь ждет, пока они построят мост к восточным докам. Проблема в том, что строительство затягивается, а у Камерона туго с наличностью. Он вечно спешит.

— Насчет этого я немного в курсе. Но при чем тут Томас?

— Томас нужен ему в качестве партнера. Время и энергия сейчас, деньги — потом.

— Партнер? Ты же сама сказала, что Томас всего лишь социальный работник.

— Знаю. И Томас знает. Но Камерон почему-то никак этого не поймет. Говорит, что у Томаса есть потенциал. Говорит, что Томас — его сундук с приданым.

— Ну конечно. — Рут пожала плечами. — Деньги ведь не самое главное, в чем и я себя постоянно убеждаю. Здесь, похоже, речь идет о человеческих ресурсах. К тому же у Томаса есть адресная книга. Такая клиентура! Совершенно неосвоенный рынок. Кстати, не знаешь, что за клуб он имел в виду? Не танцы на льду для восьмидесятилетних?

Жожо предпочла не заметить сарказм.

— Это как-то связано с картиной? Ты расскажешь мне, что происходит?

— Вряд ли.

Рут протянула руки. Жожо взяла их, и с минуту обе сидели молча, словно прислушиваясь к чему-то, словно ожидая возвращения ушедшего. Из прошлого пахнуло ностальгией.

— Чашечку чая, а?

Рут покачала головой.

Жожо сжала ей руки и то ли нахмурилась, то ли улыбнулась, словно все происходящее представлялось ей непостижимой головоломкой. Голос, когда она заговорила, прозвучал увереннее и спокойнее.

— Ты изменилась. И не только волосы. Ты сама стала другая. Незнакомая. Чужая.

— В прошлый раз мы пришли к выводу, что я совсем не меняюсь. Проблема в этом.

— Так у тебя появились новые друзья?

— О да! У меня все новое. А моя личная жизнь бурлит и кипит. А ты? Вы с Томасом видитесь?

Жожо кивнула:

— Не часто. И ты сильно ошибаешься на его счет. Если бы что-то было, я бы уже знала.

— Похоже, я только и делаю, что ошибаюсь. Что ж, если так, значит, мир стал лучше, а я этого не заметила.

Она высвободила руки, и они безжизненно легли на колени. Руки пощипывало. Может быть, они просто отходили от онемения, а может, у нее уже началась лучевая болезнь. Рут попыталась представить лицо Лидии, когда та проснется и увидит картину.

Что ж, по крайней мере она сделала все, как надо. Обошла систему. Доставила немного радости пожилому человеку, хотя, конечно, весь прочий мир квалифицирует это иначе.

— Ты чего-то боишься, — сказала Жожо. — Да? И во что ты вляпалась на этот раз?

Рут не ответила.

Пробившийся сквозь тучи солнечный луч радостно возвестил о своем появлении, коснувшись медных головок воткнутых в стену канцелярских кнопок. Они вспыхнули, и Рут непроизвольно зажмурилась. Минуту или две слышалось только их дыхание да гул поднимающегося лифта. Наконец она пожала плечами:

— Я ничего сама не искала. Оно само меня нашло. Двести пятьдесят лет назад один парень по имени Йоханнес ван дер Хейден совершил нечто необычное, и вот теперь эхо ударило по мне. Знаешь, почему я стала историком искусства? Потому что больше всего на свете мне нравится пустота и скука. Прошлое казалось вполне безопасным местом, потому что оно уже там и никогда не повторится. Но не тут-то было. Жизнь имеет на нас собственные виды. И прошлое живет вне зависимости от того, нравится нам это или нет. — Ее взгляд упал на знак философского камня на гипсе. — Вот из-за чего все началось. Кто-то нарисовал эту штуковину на моей барже. Томас скопировал ее тебе на ногу — без всякой задней мысли, как он сам уверяет. И этот же символ начерчен на задней стороне одной небольшой картины. Глаз. Глаз, который следует за мной повсюду.

Прошло полчаса.

Мать принесла чай и печенье.