Дом аптекаря

Несомненно, вы сочтете мой рассказ в высшей степени занимательным — так оно и есть. После ее ухода мысли мои начали окрашиваться в мрачные тона, пропитываясь ядом совершенно беспочвенных подозрений. Сделав над собой усилие, я вернулся в темную комнату.

Изображение получилось невероятно четким и контрастным, а процесс стабилизации прошел столь успешно, что я смог после просушки перенести пластину в светлую комнату. Вооружившись смотровым стеклом, кисточкой и красками, я принялся за работу. По завершении трудов я покажу вам сей необычный артефакт. Когда все детали будут выполнены в краске, никто и не догадается, что композиция и пропорции картины есть результат проекции и химии. Возможно, друг мой Корнелис, возможно, мечты мои о богатстве и известности близки наконец к осуществлению. И все же я ощущаю необъяснимую подавленность и разочарование. Где итальянец? Почему Эстер выглядела такой растрепанной? Вернется ли она ко мне, когда я преподнесу ей картину? Увижу ль я в глазах ее свет тепла и доброты? Боюсь, что случившееся за время моего отсутствия, что бы это ни было, навсегда останется такой же тайной, как и подлинное имя Юниуса.

Закончив читать, они повернулись друг к другу. Майлс передвинул предыдущее письмо и положил на его место последнее.

— Боже… — прошептала Рут.

— Согласен.

— Он все-таки это сделал, да?

— Определенно.

— Я в том смысле, что он опередил свое время и…

— Опередил. И намного.

— Покажем Лидии?

— Обязательно. Но только после того, как пропустим по паре стаканчиков джина и примем меры предосторожности.

Рут задумчиво покачала головой:

— В прочих же отношениях наш герой полностью облажался. Я имею в виду с Эстер. Хотя виноват не только он.

— Этот итальянец — настоящее дерьмо, — процедил Майлс.

— Она не лучше. В одиночку такое не делается, верно? Вот тебе и скромница.

Глава двадцать седьмая

— Сколько? — спросил Майлс.

Рут посмотрела на часы на башенке мебельного магазина «Метц и К°».

— Половина третьего.

— Время для китайского дантиста.

— Что?

— Ничего. Проехали. Ты все равно не поймешь.

— Черт побери, Майлс, куда мы идем?

Ей приходилось лавировать, протискиваться между тепло одетыми людьми, чтобы не отстать от своего спутника в красной клетчатой куртке и широких штанах, шагающего по тротуару с грацией и скоростью слона. Нагрянувший внезапно мороз намертво сковал каналы. Сизое небо источало неяркий, разбавленный свет, а воздух наполняли особенные, характерные только для предвыходного дня звуки. Толпы горожан, вооружившись коньками, высыпали на лед. Бородач с гармоникой застыл на углу, закрыв глаза, словно зачарованный собственными хриплыми мелодиями. Какой-то парень, изображающий статую фараона и весь с головы до ног покрытый золотой краской, стойко боролся с гипотермией ради нескольких монет. У торгующих копчеными сосисками и горячим шоколадом киосков притопывали люди с дымящимися пластиковыми стаканчиками. Пахло жареным мясом и луком.

— Почему тебе всегда надо знать, куда мы идем? — спросил Майлс, на ходу согревая дыханием покрасневшие от холода руки.

— Потому что это придает мне уверенности. Сейчас же я не знаю, что и думать. Но у меня почему-то такое чувство, что мы уже не в Канзасе.

Они пересекли Принсенграхт. Мимо протащилась лошадь с повозкой, на которой лежали огромные, сделанные из папье-маше чудовища — приближался карнавал. Рут обернулась, и ей вдруг показалось, что она видит Йоханнеса — в сюртуке, бриджах, высокой шляпе и парике, он бежал по улице, как будто хотел догнать ее, поговорить. Она остановилась как вкопанная, но Майлс схватил ее за руку и потащил за собой. Йоханнес пробежал мимо, нагнал телегу и вспрыгнул на нее — еще один персонаж будущего шоу.

— Ты, может, все-таки соблаговолишь перебирать ножками?

Рут забежала вперед, повернулась и встала перед ним, прихлопывая замерзшими руками.

— Живут же люди! Послушай, не пора ли подзаправиться, а?

— Нет времени.