Дом аптекаря

— Но мы по-прежнему не знаем, расшифровал ли кто-нибудь написанное. Те, кто нашел картину, были, если так можно выразиться, библиотекарями. Они поставили труд на соответствующую полку и только. Они не читали саму книгу.

— Вполне разумная гипотеза, — закивал американец. — Помнится, я видел где-то переписку Поссе насчет коллекции Аркана. Попробую что-нибудь раскопать.

Проводив такси взглядом, Рут посмотрела на Майлса:

— Куда дальше?

Англичанин посмотрел на нее сверху вниз, обнял за плечи и крепко прижал к себе.

— К Лидии.

Вернувшись в свою комнату, Рут включила компьютер. В кресле мирно спала Принчипесса. В памяти всплыли слова отца. Они разговаривали о философском камне, и он сказал: «Каждый понимал под философским камнем свое. И у каждой исторической эпохи был свой философский камень, свой запретный плод, свои танталовы муки».

Йорис был прав.

В Средние века — золото. В двадцатом веке — атомная энергия.

А что же Йоханнес ван дер Хейден? При чем тут живший в восемнадцатом веке аптекарь и весьма посредственный художник? Что означал философский камень для него?

Вопрос.

Она проверила почту. Сообщение от Кида — спрашивает, когда ему можно заглянуть. Послание от родителей с парой советов касательно страховки баржи. Обещанная информация от Каброля. И наконец, четвертое письмо. С пустой строчкой в графе «Тема».

Рут щелкнула «мышкой».

От: [e-mail]

Кому: [e-mail]

Мы живем в несчастном мире, Chickenshit, где люди делают все, чтобы только не заглядывать себе в душу. А ты способна заглянуть в свою? Я предупреждал, но ты не послушала. Больше предупреждений не будет. Великая опасность перед тобой. Ты приближаешься к matrimonium alchymicum. Но помни: мужчина и женщина — несовместимые противоположности. Соединение их порождает вражду. Тот, кто сражается с демонами, должен быть осторожен, чтобы самому не стать демоном.

— О, черт! — прошептала Рут, нажимая кнопку печати.

Из принтера выполз лист — черное на белом.

Она прочитала письмо еще раз, потом выдвинула ящик стола и положила лист поверх двух предыдущих. Нашла электронный адрес Смитса и сбросила сообщение ему. Смитс, может быть, и глупец, имеющий обыкновение подозревать жертву преступлений в том, что она сама навлекает несчастье на свою голову, но притом он еще и полицейский. Кто знает, чем все закончится? А раз так, то надо хотя бы продемонстрировать стремление к сотрудничеству. Пусть только для протокола.

Рут уставилась в стену прямо перед собой.

Кем бы ни был ее таинственный корреспондент, он определенно имел в уме какую-то цель. Кем бы он ни был, «Радость секса» вряд ли числилась в десятке его любимых книг. И что, черт бы его побрал, означает matrimonium alchymicum? Догадаться, впрочем, не составляло труда — алхимическая свадьба. Помочь мог бы Лукас, но лучше провалиться сквозь землю, чем выслушивать его нотации.

Впрочем, желание работать тоже пропало.

Одно зловредное, сочащееся ядом ненависти сообщение, и весь день насмарку!

Рут вышла из комнаты и свернула в коридор, ведущий на половину Лидии.

Глава двадцать первая

Лидия сидела в постели и смотрела телевизор. На стеганом одеяле, как обычно, валялись смятые бумажные салфетки, крошки и еще какой-то не поддающийся идентификации мусор. Старуха потирала левую руку. Похоже, она была чем-то расстроена и недовольна.

— Отлежали? — спросила Рут.

— Артрит, дорогуша. Я принимаю болеутоляющие, но они совершенно не помогают. Боль входит в тебя и распространяется по рукам, ногам, остается в суставах.

— Если хотите, я позвоню доктору Люйтену.

— А какой от него прок? Выпишет еще один рецепт и все. Скажет, что боль — неизбежная часть процесса старения. Ненавижу это выражение — «процесс старения». Нет, не звоните.

— И что вы будете делать?

— Умирать.

Слово прозвучало жалобно и, оборвавшись на гласном звуке, растворилось в воздухе.

Рут присела на край кровати.

— Полагаю, это и есть следующая стадия процесса старения, — продолжала Лидия. — Ты стареешь, стареешь, стареешь, а потом все кончается.

— Вы вовсе не стареете, Лидия. Просто остальные молодеют. А с вами происходит вот что: вы начинаете жалеть себя.

— Вы, молодые, не понимаете физической боли. Здоровье — неведение, а неведение — блаженство. Нет, я вовсе не желаю вам испытать то же, что испытываю я. Но без понимания не бывает сочувствия. Это как на войне, дорогуша.

— Неужели ничего нельзя сделать?