Дом бьющихся сердец

Она наклоняет бокал и пьет. Затем облизывает губы и морщит нос.

Ладно, может, сперва не поняла, но теперь-то точно.

Эпонина протягивает свой бокал Таво, на каждом ее пальце сверкают кольца.

– Смени фужер, Диотто. В этот попали брызги морской воды.

Если она в самом деле верит в то, что говорит, то почему так пристально смотрит на меня?

Когда Таво забирает у нее бокал, она откидывается на подушки и поглаживает бархатную кисточку на одной из них.

– Поспеши со своими вопросами, пока эффект не прошел.

Мое сердце замирает.

– Мне жаль…

– В самом деле?

– Да. Не люблю красть секреты, но не могу ждать целую неделю. – Я облизываю губы, затем понижаю голос, чтобы слышала только она. – Где моя бабушка?

– В Шаббе.

Я вздрагиваю, пока не осознаю, что она говорит о нонне.

– Мериам. Я имела в виду Мериам.

Она манит меня пальцем, и хотя я предпочла бы держаться на расстоянии, придвигаюсь к ней.

– Близко.

– Насколько близко? – Мой голос вибрирует, как и все остальное.

– В Люче.

– Где именно?

Сердце издает шесть ударов, прежде чем с ее губ наконец срываются слова, которые укрепляют мою решимость покинуть дом Энтони, но только не ради Небесного Королевства.

Нет. Мне нужно на запад, обратно на землю пляжей и джунглей, на землю, охраняемую женщинами с фамилией, которая не так давно была и моей. А я-то надеялась, что больше никогда не придется встречаться с жуткой Ксемой Росси…

Все еще взбудораженная тем, что возвращение в Люче оказалось не напрасным, я касаюсь колена Эпонины.

– Я позабочусь о том, чтобы вы получили желаемое.

Отбросив в сторону свою обиду на Лоркана, я передаю ему признание, которое вырвала из уст принцессы.

Мериам прячет Ксема Росси.

Я вовсе не жду ответа в духе «Молодец, птичка», но надеюсь на хоть какой-то ответ. Например, «Я пошлю несколько птиц на разведку». Когда в сознании не раздается чужих слов, я решаю, что он все-таки не здесь, и мою радость разъедает… нечто непонятное.

– Ты останешься на ужин, несмотря на то что получила желаемое? – Вопрос Эпонины отвлекает от размышлений о Лоре.

Я изображаю восторг, которого больше не испытываю, хотя, как она и сказала, я в самом деле получила желаемое. Почему радость так мимолетна?

– Я с превеликим удовольствием поужинаю с будущей королевой, если эта самая будущая королева по-прежнему готова преломить со мной хлеб.

Улыбка расползается по ее губам.

– Поверни направо!

Я хмурюсь: справа расположен Тарелексо.

– Хочу посмотреть, где живут другие. Где жила ты.

Весь стыд и нервозность моментально улетучиваются, потому что мне до сих пор не выпадало возможности проверить, восстановил ли Данте мой дом. Если нет, то что я почувствую, вновь увидев его оскверненным?

Глава 42

Хотя бо́льшая часть лица Эпонины скрыта под маской, от меня не ускользает ее легкая улыбка, которая становится все заметнее по мере того, как мы заплываем все дальше в тарелексийские воды, а дома сужаются, прижимаясь друг к другу, как измученные дети.

– Вы впервые в Тарелексо? – спрашивает Сиб принцессу Неббе.

– Впервые.

Ничего удивительного: чистокровные обычно держатся подальше от здешних мест. Видимо, их острое обоняние не выносит запаха от канав.

– Тут… красочно.

Действительно. Хотя дома облупившиеся и выгоревшие на солнце, они походят на палитру художника. Проследив за взглядом Эпонины, я понимаю, что она говорит о выстиранном вручную белье, которое сушится на ветерке.

В отличие от высокородных и остроухих, в нашем распоряжении нет воздушных фейри, чтобы сушить вещи. Не говоря уж об ограничениях на нашу… на магию полукровок. Я вдруг с удивлением осознаю, что до сих пор причисляю себя к их числу.

– Ты скучаешь по здешним местам? – Эпонина поглаживает ножку бокала, который наполняли столько раз, что Таво уже опустошил три кувшина.

– Если совсем честно, то нет. Скучаю только по людям. По бабушке и маме… по тем, с которыми я выросла, а не… другим.

– Разумеется. – Она стучит по бокалу ногтем, таким же черным, как губная помада. – Мою чашу не наполнили до конца.

Сиб бросает на меня взгляд круглых глаз, словно говоря: «У этой синьорины печень, должно быть, отлита из металла». Или ее глаза спрашивают: «Я прощена?»

Когда Таво – в который раз – наполняет бокал Эпонины, его янтарный взгляд останавливается на мне.

– Змеям тоже долить вина?

– Прошу прощения?

– Я заметил, что твое вино большей частью оказывается за бортом.

– Потому что гондола постоянно раскачивается, и я предпочитаю пролить вино в Марелюче, чем испачкать свое прелестное платье. В Тарекуори у меня развился вкус к роскошной жизни.

Сиб не сдерживает фырканья.

– Согласна. – Эпонина убирает с лица длинные черные пряди парика. – Диотто, гондольер просто ужасен. Я хочу, чтобы его заменили перед нашим возвращением через канал.

– Это не… – Я прикусываю губу. – Змеи не облегчают ему работу, Маэцца.

– Никакая работа не обходится без трудностей. – Она смотрит на меня с вызовом несколько долгих мгновений, словно ожидая возражений.