Дом для внука

С полей за Выселками почти сошел снег, оттаявшая вспаханная земля, набухшая от влаги, исходила паром, дышала, шевелилась в текучих струях марева, пробуждалась, большая, истомлено жадная, готовая для своего бабьего дела. Каждую весну лежит она вот так в своей жадной готовности, будто обещает родить что-то новое, ни разу не виданное, и вот дышит, вбирает в себя дожди и солнце, ворочается, тужится, — и каждый год рожает одно и то же. Ничего нового. И все же опять необманно обещает, манит, зазывно влечет какой-то своей силой, извечной непроломной тайной, которую Яке хочется раскрыть, понять. А земля, такая близкая, теплая, парная, своей охотной готовностью обещает помочь ему раскрыть эту тайну, она необманно зовет тебя: приди ко мне, Яков, ты такой большой, сильный, умелый, возьми меня уверенными хозяйскими руками, возьми с той нетерпеливой любовью, с какой ты брал меня в молодости, и я верну тебе былое твое счастье. Ты вновь почувствуешь в широких ладонях подрагивающие рукоятки неутомимого плуга, ты с радостью увидишь, как борона расправит, причешет, пригладит борозды на моем теле, ты завороженно будешь следить за сошниками сеялки, за тем, как скрываются во мне отобранные тобой семена. И когда ты придешь домой и свалишься, сморенный усталостью, довольный, что все сделал как надо, ты опять увидишь меня, и во сне я буду еще краше, еще желаннее, потому что ты увидишь меня в проклюнувшихся ростках вложенных тобою семян. И когда утром ты встанешь и увидишь за окном спорый весенний дождь, ты обрадуешься опять, думая обо мне, и будешь ежедневно приходить хоть на минутку, чтобы убедиться: твои семена не пропали, всходы тянутся к солнцу, растут, идут в трубку, колосятся, цветут, наливают зерно. Ты будешь щупать колос крупными, задубевшими в работе пальцами, шелушить его в твердых ладонях, считать зерна, пробовать их на зуб. И, не скрывая своей молчаливой радости, ты будешь оглядывать волнуемую ветром желтеющую ниву, ты скоро увидишь ее в крестцах и бабках пшеничных снопов, услышишь потный шум пыльной молотилки, веселое ржанье и фырканье лошадей, запах свежей соломы, запах хлеба. Нового хлеба. Но-во-го!

И, благодарный мне, твоей верной земле, ты вновь не пожалеешь силы и любовной заботы, с осени ты вспашешь-взрыхлишь меня, чтобы я впитала обильные осенние дожди, ты удобришь меня, ты будешь радоваться снежной зиме, потому что я хорошо укрыта, ты будешь подсевать в амбаре семена, думая обо мне и отбирая каждое зернышко, а весной опять придешь ко мне, ждущей тебя и готовой принять и разделить твою любовную работу.

И опять ты будешь счастлив…

Яка шел на Яблоньку грязной, полевой дорогой, с остатками натерянной соломы и мокрого навоза, глядел на крутые гребни глубокой пашни, меж которых текли мутные ручейки талой воды, слушал долгие трели первых жаворонков, льющиеся с неба, дышал влажным паром разомлевшей под солнцем земли. И ноздри его нешуточного носа от волнения раздувались. От волнения и тяжелой дороги.

Он не собирался нынче в Яблоньку, надо было отлежаться, прийти в себя, отдохнуть, успокоиться, и он не хотел идти, он хотел только повидаться с Ванькой Мохнатым, услышать его смирный рассудительный голос, чтобы скорее прийти в себя и немного успокоиться. Но чтобы не показать Ваньке, что нуждается в нем, Яка оделся как для очередного обхода. Ванька, сволочь, сразу все понял и первый раз не пощадил его, раздухарился: ничего у нас позади нету, четвертый год одно и то же говорим, надоело! И еще в трусости его обвинил, в боязни правды. «Вспомни-ка отца, братьев своих — как вы жили! Боишься всю правду вспомнить, сам себе врешь, святому духу…» И такой он был уверенный, правый во всем, так хорошо, с завидной бодростью работал на крыше и слезал с нее неохотно, будто поневоле, делая одолжение несчастному старому другу, и эта хитрая, понимающая улыбка его перед тем как слезть с крыши, — мирное, похмельно-виноватое настроение Яки сразу пропало, нахлынула обида, досадная раздражительность и злость.

Неужто Ванька не понял его? Или не захотел понять? Строительный бригадир, начальник, двести тыш уток тут будут плавать!..

Яка вытаскивал сапоги из грязной дороги, глядел на мокрых собак впереди, а слышал дружный стук молотков на стройке, веселый смех девчонок-штукатуров, утробный рокот сварочного агрегата, возле которого сидел блаженный линялый Сеня, клепая какой-то хитрый транспортер.