Дом Дверей: Второй визит

Червь представлял собой раздвижную змею из тускло-серого металла в семьдесят пять футов длиной и пять – толщиной. Верхняя половина его головы выглядела плоской, сужающейся, тупой, узкой мордой с установленными позади капюшона с защитной решеткой глазами, похожими на нашлемные шахтерские фонари.

Под мордой имелся большой откидной ковш, словно пасть гигантской акулы. Внутри этого ковша яркие зигзаги электрической энергии создавали между челюстями занавес из «зубов».

– Но нам ничего не грозит, пока не иссякнет масло, – попытался успокоить всех Джилл, хотя его никто и не спрашивал.

– Нет, – не согласилась с ним Анжела, – я в этом не уверена.

Все посмотрели туда же, куда и она.

Рельсы изгибались, сворачивая в сторону от гнезд.

Но прямо впереди, где металлические ленты петляли между конусами более крутых и высоких дюн…

На рельсы осыпалась куча ржавчины!

Настоящая стена ржавчины, огромный барьер из ржавчины, слишком большой, чтобы сумел прорваться поезд. И хотя он явно показывал себя «чувствующим» в отношении опасностей, но на этот раз локомотив, похоже, не распознал угрозы. Он по-прежнему набирал скорость. И выдал из свистка на вертикальной трубе в углу крыши серию пронзительных и, наверное, отчаянных «ту-ту!»

– Ближе к гнездам нам вообще не подъехать, – крикнул Джилл. – Пора сходить.

– Ты, наверное, спятил? – не мог поверить такому обороту событий Джордж Уэйт. – Нам же осталось секунд пятнадцать, прежде чем мы врежемся, а ты говоришь – нам слезать здесь?

– Нет, – покачал головой Джилл, – я не спятил, а просто уже имею опыт. Эта ржавчина – мелкая, как тальк, и, помнится мне, я ничего не говорил о слезании. И осталось всего десять секунд, а не пятнадцать. – Взяв на руки Барни, он провел языком по сухим как трут губам и кивнул Анжеле. – Опять как в тот раз.

И когда Анжела прыгнула, Джилл заорал:

– Пять секунд!

Но остальным потребовалось на подготовку к полету и того меньше. А затем все выглядело таким, словно они опять только-только приземлились. Джилл оказался прав, и ржавчина представляла собой мелкую пыль, и потому приземление и скатывание с насыпи не угрожали жизни, а вот дальнейшее пребывание на поезде, безусловно, угрожало бы ей совершенно определенно.

Потрясенные, все шестеро растянулись там, где приземлились, и наблюдали, как обреченный поезд бумбамает на насыпи дальше по рельсам. И вот он с резким предупредительным «Ту-ту!» и последним сильно преувеличенным и отчаянным «У-у-у-у-у!» врезался в стену ржавчины! У этого поезда отсутствовал какой-либо скотосбрасыватель, и не имелось ничего, способного резко остановить или хоть как-то замедлить стремительный бросок, очертя голову, навстречу своей гибели. Он врезался в пологую кучу ржавчины, колеса его рассекали мягкое вещество, пока коробкообразный корпус не пропахал борозду, уперевшись в густую сплошную стену, а потом хвост поезда вздыбился и с силой закрутился в сторону – по счастью, на противоположную сторону насыпи, и опрокинулся. Последнее, что они на мгновение увидели, это его задние колеса и хвостовой конец…

Пока он не взорвался.

Произошло это, наверное, через минуту, а может, через девяносто секунд. В любом случае, команде хватило времени, чтобы собраться со своими мыслями. А ржавчервям по другую сторону насыпи его хватило для сползания на пир.

Струйки ржавчины гейзерами взвились в небо, а со стороны обреченного поезда продолжало раздаваться затихающее, бум-бамное лязганье. А Джилл огласил запыхавшимся шепотом свежее мнение:

– Думаю, что эти поезда сделаны с расчетом на самоуничтожение. Я теперь видел это уже дважды: в тот первый раз, когда был здесь с Анжелой и Джеком, а также то зрелищное самоубийство в машинном городе.

Мне кажется, что когда они… ну, когда они подъезжают к концу линии, то кончают с собой. А это означает, что нам и правда следует убираться отсюда куда подальше.

Он показал в сторону гнезд ржавчервей, через пустыню со множеством дюн, по одну сторону крутыми, а по другую – пологими, словно набегающие на берег волны. Но только он опустил указующую руку, как по другую сторону насыпи грянул страшный взрыв.

Все пригнулись и прикрыли головы. Это было естественной реакцией, и разумной. Когда стена насыпи затряслась и вызвала обвал мягкой ржавчины, в небо взметнулись металлические обломки всех форм и размеров и туча ржавчины, извергающая из себя огонь и клубы черного дыма.

Градом посыпались куски двигателя, поршни, колесо и разные придатки, о назначении которых спутники могли лишь строить догадки и которые продолжали дергаться и биться в конвульсиях. Но самоубийство поезда оказалось не совсем напрасным; отнюдь не напрасным, так как механизм прихватил с собой на тот свет нескольких ржавчервей. Плавно изогнутые, серо-металлического цвета сегменты футов пяти шириной и восьми длиной осыпались, трепеща в воздухе, словно листья, подскакивая и отлетая при ударе оземь. Наружные панцири, или кожа, ржавчервей.