Дом-фантом в приданое

Но сейчас она шла именно за извещением, и у нее было отличное настроение, и она твердо знала, что теперь все уладится так или иначе, потому что есть Павел Добровольский, который знает все, ничего не боится и отвечает за жизнь ее, Олимпиады Тихоновой, и вселенной в целом.

Должно быть, это было очень глупо, и глянцевые Библия, Коран и катехизис на этот счет почему-то помалкивали, рассуждая все больше о том, как именно следует соблазнять шефа во время совещания, но Олимпиада твердо знала, что мир устроен именно так.

В центре его Добровольский. На орбите она, Олимпиада, а в некотором отдалении, на прочих орбитах, все остальные люди и события вроде увольнений с работы, взрывов и подозрений.

Ей весело было идти за увольнением — вот что с ней сделалось.

Секретарша сочувственным кивком показала ей на дверь — входи, мол, раз уж так получилось! — и Олимпиада вошла.

— Можно, Николай Вадимович?

— Входите.

Он сидел в кресле, очень молодой и усталый, бабушка говорила «покрытый интересной бледностию», и слушал Марину Петровну, которая что-то ему втолковывала очень тихо. Начальник смотрел на свои ногти, словно прикидывая в это время, не сделать ли ему маникюр, и по его лицу было не слишком понятно, о чем он думает.

— Ну что? — спросил он, когда Олимпиада уселась напротив Марины Петровны и они оказались в равном положении, по обе стороны стола в кабинете большого начальника. — Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?

Олимпиада молчала. Она ни с кем не ссорилась.

Марина Петровна подалась вперед, почти легла грудью на стол и заговорила совсем уж тихо, зашептала почти.

Олимпиада разбирала только слова «халатность», «коллектив», «нездоровое отношение».

Вот сразу после «нездоровых отношений» на столе у него и зазвонил телефон.

Николай Вадимович с ненавистью посмотрел на него, но трубку не взял. Марина Петровна тоже покосилась и, решив, что начальник отвечать не станет, сунулась к нему опять, но телефон не унимался.

Начальник покачался в кресле — Марина все шептала, — протянул руку и нажал кнопку.

— Я занят, — громко и неприязненно сказал он, — потом, все потом.

Марина шептала еще долго. Олимпиада, соскучившись, осмотрела кабинет — ничего особенного, — осмотрела потолок — совсем ничего особенного — и кинула взгляд на пальму. В пальме примечательным было то, что она, кажется, собиралась цвести. По крайней мере на макушке у нее смешно торчала гроздочка белых жалких бутонов.

— Ну так, — сказал Николай Вадимович, когда Олимпиада, потянувшись разглядеть цветочки, чуть не свалилась со стула, — бабские дрязги на работе — это совсем никуда не годится, милые дамы.

— Но, Николай Вадимович!..

— Нет никакой работы, — заявила Олимпиада совершенно спокойно. — Есть ее видимость, да и то так себе, не очень. Вы создали структуру, платите людям деньги, и вам совершенно наплевать, приносит она хоть какую-то пользу или нет.

— Замолчите немедленно, — приказала Марина Петровна. — Или я… или я не знаю, что с вами сделаю!

Николай Вадимович поднялся из-за стола, тоже покосился на пальму и стал неторопливо прохаживаться по ковровой дорожке.

— Нам, значит, на пользу наплевать, а вам, выходит, нет!

— Да и мне наплевать, — призналась Олимпиада. — Если бы мне было не наплевать, я бы давно попробовала хоть что-то изменить, а я не хочу.

— Тогда что вы за сотрудник, если вам наплевать на то, чем вы занимаетесь?

— А у нас все такие, — сообщила Олимпиада. — И, между прочим, вы в этом виноваты, а не мы, Николай Владимирович!

— Вадимович.

— Николай Вадимович, у вас куча дел, вам вон даже по телефону разговаривать некогда, а у нас никаких нет. Мы занимаемся… маразмом, понимаете? И так изо дня в день!

— Кто мешает вам заняться делом?

— Для того чтобы заняться делом, неплохо бы представить себе, каким именно, а никто не представляет. Всем некогда нами поруководить, кроме Марины Петровны, которая вообще ничего не понимает в этой работе!

— Господи, — воскликнула начальница и схватилась за грудь, где сердце, — как она может?! Как она может, господи?! Я на руководящей работе столько лет, а она!

— Марина, да оставайтесь вы на этой своей работе! — легко сказала Олимпиада. — Руководите, пожалуйста! Но хорошо бы вам понять все-таки, чем именно вы руководите! Баней или аэропортом!

Сорокин неожиданно хмыкнул и боком присел за стол рядом с Мариной Петровной, что означало, по-видимому, что он на ее стороне.

— Так в чем суть претензий, я не понял до конца? Разложение коллектива в чем состоит? И еще халатность, да? Халатность в какой области?

И тут Марина Петровна все и выложила — про газету «Труд», про Настю Молодцову, про памперсы и про то, что Олимпиада своим поведением подрывает авторитет такой авторитетной компании и авторитет такого авторитета, как Николай Вадимович.

— Я просила не вести личных разговоров во время работы. Я просила не беседовать с журналистами, как с личными друзьями, потому что их не может интересовать личность… конкретного сотрудника, в данном случае Тихоновой, их должна интересовать наша деятельность как холдинга!..