Читаем Дом горит, часы идут полностью

“Разъехавшись по своим участкам, – писал Константин Константинович, – мы немедленно приступили к исследованию материального положения людей с тем, чтобы оказать помощь только совершенно неимущим семействам, дряхлым старикам, больным и детям. Для этого заведующие участками обходили все дворы своих деревень и по показаниям сельских старост и почетных стариков, а также после полного осмотра домов и хозяйств составляли именные списки нуждающихся…”

Недавно Константин Константинович был уверен, что слово вмещает все. Что оно больше и горя, и самой смерти.

Нет, не вмещает… Даже такое сомнение закрадывается: вдруг он вообще не писатель?

Таково благотворное воздействие этой поездки. Думаешь не о впечатлении или славе, а только о насущном.

Хорошо бы всех графоманов отправлять на голод. Тогда им станет понятно, каким нелегким делом они занялись.


4.


Ох, и трудно не быть писателем. Хорошо, если выдержишь несколько дней.

Потом опять как заноет. Подумаешь: вдруг сегодня вдохновение не подведет?

В который раз штурмуешь эту крепость. Во всю глотку кричишь: “Сдавайся в плен!”

Слово, конечно, сопротивляется. Только что оно было у тебя в руках, а затем куда-то испарилось.

Ищешь подходов с другой стороны. Пусть остается таким, как есть, но ты прибавишь определение.

Сколько бы ни было лишних слов, они не заслоняют главного. Пропустишь ненужное и видишь все как есть.

“Половину комнаты занимают низкие нары, на голых досках неподвижно сидят полуголые, оборванные, грязные ребятишки, или лежат на невероятных лохмотьях больные, изможденные и опухшие от голода люди… Все протягивают к вам руки, все просят лекарства, наивно веря, что вы одним волшебным словом или прикосновением можете прекратить их муки”.

Обратите внимание, как все надеются на то, что Константин Константинович придет на помощь.

Вот тут все слова на месте. И “протягивают руки”, и “наивно веря”, и “прикосновение”.

Мизансцена известная, только ему в ней неловко. Чем сильнее желание чуда, тем отчетливей мысль: ну какой из меня Христос!


5.


Мечтатель – человек безответственный. Сидит себе в уютном кресле и предается фантазиям.

Иногда заберется так высоко, что не хочется возвращаться. Больно радужные перспективы он нарисовал.

Представляет себя в разных обличьях. С легкостью становится тем или другим.

При этом позу не переменит: только что был Наполеоном, а вот уже Робеспьер.

После поездки они уразумели, что так не бывает. Чтобы стать на кого-то похожим, следует оставаться собой.

К примеру, Константину Константиновичу надо быть Роше. В самых трудных ситуациях не изменять своей фамилии.

Быть Роше – значит чувствовать ответственность. Понимать, что если ты не сделаешь этого, то тебя никто не заменит.

Как бы ему хотелось, чтобы всегда было так. Чтобы никакой разминки в ожидании того, что сейчас что-то случится.

Уж событие так событие. Не какие-то текущие треволнения, а переживания о судьбах мира.

Еще путешественники смекнули, что наравне с другим временем существует другое пространство.

Саша хоть немного поездил, а Коля добрался лишь до Бердичева. Если и догадывался о том, что мир больше, то только благодаря глобусу.

Теперь они могут узнать настоящие масштабы. Река Усень в сто раз шире улицы, а степь не меньше десяти площадей.

Смотришь вдаль и не видишь горизонта. Понимаешь, что раз Господь нас не обидел, нам не следует оставаться в долгу.

Вообще в этой поездке Бог очень помогает. Каждый вечер раскрываешь Вечную книгу и убеждаешься: все именно так.

Тут ведь обо всем сказано. И о долгом пути, и о роли Первого, и о том, что идея невозможна без эха.

Говорите, чудеса и небывальщина? Какая же небывальщина, если у них тоже кое-что получилось.

И в то, что хлеб может быть один, не верите? Тогда Роше или кто-то из его спутников могут немного рассказать.

В Белебее все тоже начиналось с горы муки. По мере того как запасы истаивали, они превращались в буханки.

Вот такая тут арифметика.

Один, поделенный на множество частей. И не пять тысяч, а пять тысяч на пять.

О чем еще говорило Евангелие? Уж не о том ли, что не зря Христос все время странствовал.

Значит, что-то связывает духовный порыв и движение вперед. Не так различны путь правды и просто дорога.


6.


Коля стремительно взрослел. Каждый день прибавлял буквально по несколько лет.

При этом ни одного самого быстрого взгляда на себя, любимого. Где-то в придаточном предложении спрятанного: как же это мне удалось?

Такие путешествия – лекарство от ячества. В другой ситуации он бы не забыл о себе, но сейчас на это нет времени.

Да и, главное, неловко. Что твои горести в сравнении с чужими страданиями!

Не то чтобы раньше Коля не знал о других людях, но никогда себя с ними не соизмерял.

Сейчас он существует только для них. Прежде чем заснуть, пересчитывает не слонов, а мешки с мукой.

Потом эти мешки ему снятся.

Он никогда не думал, что цветом мешки напоминают слонов. Если составить из них очередь, то сходство будет полным.

Вот длинной вереницей они тянутся к водопою.

Долго-долго пьют. Когда насыщаются, удивительным образом превращаются в буханки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии