Дом и корабль

- Вор? - переспросил Селянин, не замечая вызова. - Зависит от взгляда. Наш друг Георгий Антонович был бы очень оскорблен вашим мнением, ибо в сфере денежных расчетов я не знаю человека щепетильнее. Уверяю вас, он не способен украсть даже пуговицу и аккуратнейшим образом заплатил по твердым государственным ценам за каждую выпитую нами здесь бутылку и за каждый съеденный круг колбасы. Он честный советский торговец.

- Но… - заикнулся было Митя.

- Не спешите, я сам подхожу к «но». Вы ясно представляете себе разницу между торговлей и распределением?

Митя замялся.

- Бравому моряку оно и ни к чему. В таком случае разрешите старой береговой крысе маленький урок политэкономии. - Селянин снял шинель и пригладил седеющие волосы. - Как известно, мы с вами находимся на той стадии социалистического развития, когда общество еще не может удовлетворить всех «по потребностям» и вынуждено делить все находящиеся в его распоряжении материальные блага «по труду». В связи с этим мы сохраняем унаследованное от предыдущих эпох денежное обращение. В нормальных условиях советская торговля вполне удовлетворяет запросы населения в товарах первой необходимости благодаря мудрой политике твердых государственных цен. «Но» возникает тогда, когда в силу тех или иных причин - к примеру, войны и блокады - государство лишено возможности удовлетворить существующий спрос в полном объеме. Чтоб не отказываться от политики твердых цен, оно становится на путь планового распределения, находящего наиболее полное выражение в карточной системе. Карточки сводят к минимуму значение денег. Тамара Александровна по себе знает, что сейчас в городе человек, имеющий рабочую карточку, вдвое богаче человека, имеющего служащую, независимо от того, какую заработную плату получает тот и другой.

Тамара, нахмурив лоб, кивнула. Митя пересел к ней поближе и хозяйским жестом обнял за плечи. Тамара восприняла это как должное, Селянин, по-видимому, тоже, во всяком случае, он и глазом не моргнул.

- Однако, - продолжал он, - злоупотребления с карточками приравнены к подделке денежных знаков и сурово караются. Иное дело - ордер. Сколько вы платите за эту комнату? - обратился он к Тамаре.

- Не помню. Рублей около тридцати.

- С отоплением. Недорого, правда? У западного рабочего расходы на жилище и топливо пожирают до трети заработка. Сегодня в Ленинграде пустуют тысячи квартир, но еще весной снять комнату частным образом стоило не меньше трехсот рублей.

- Муська-верхняя сдавала комнату артисту с женой, - сказала Тамара. - Комната такая, как моя.

- Триста?

- Четыреста пятьдесят.

- Вот видите. Теперь мужской разговор. - Селянин улыбнулся Мите. - Сколько стоят пол-литра водки?

- Кажется, рублей тридцать.

- Устарелые сведения. Шестьдесят. А сколько стоят нынче в Ленинграде те же пол-литра по так называемой вольной цене?

- Понятия не имею.

- Похвально. Шестьсот. И это еще не предел. Теперь вы понимаете, - он повернулся к Тамаре, - что человек, обладающий властью почти бесконтрольно распоряжаться дефицитными благами - будь то квартира в довоенном Ленинграде или бутылка водки в Ленинграде осажденном, - есть человек действительно могущественный?

Тамара усмехнулась, но не ответила.

- Вернемся к нашему другу Георгию Антоновичу. С началом войны учреждение, которое он имеет честь возглавлять, занимается пустяками. Функции снабжения у него отняты, и оно подторговывает военной галантереей, конвертами, одеколоном и мазью для чистки пуговиц. Но! - Селянин поднял палец. - Помимо пуговиц, оно располагает микроскопическим продовольственным фондом, независимым от общегородских и общевоинских фондов. Назначение этого фонда экстраординарное: всякого рода представительство, прием делегаций, банкеты по поводу награждения орденами и индивидуальное поощрение. Являясь лицом ответственным и подотчетным, наш друг обладает известной свободой в определении степени экстраординарности. Если при этом он иногда заблуждается, его заблуждение не может быть расценено как хищение или подлог, налицо известная субъективность, скажем грубее - произвол, но человек не точный прибор, ему в высшей степени свойственно быть субъективным, ибо, как вам, вероятно, известно, бытие определяет сознание. Маркс и Энгельс трезво судили о человеческой природе, когда связывали коммунистические отношения с изобилием продуктов.

- Я не читала Энгельса, - сказала Тамара. - Но ручаюсь, что ваш приятель делает массу несправедливостей.

- Вероятно. Справедливость - понятие довольно растяжимое. Словечко из идеалистического лексикона. Что справедливо, а что нет? Где объективный критерий? Справедливо то, что закономерно и необходимо. Рабство всегда было несправедливо, но в определенную эпоху оно было неизбежно и исторически оправдано. Нам, частным лицам, нелегко даются объективные законы, двигающие миром.

- Значит, справедливости не существует? - спросила Тамара с угрюмым блеском в глазах.

- В вашем понимании - нет. Мы руководствуемся целесообразностью. То, что на данном этапе целесообразно, - это и есть справедливость. Вы не согласны, Тамара Александровна?