И там, под этим кровавым рассветом, лежа на холодной земле после битвы в разрушенной кровожадными тварями деревне Нестор перешел для меня из своих в разряд чужих. В конце концов я больше не послушный мальчуган. Да и некогда им особо не был. А раз он чужой, то и обходиться с ним и со всем этим сборищем двинутых обмудков я буду соответственно. Они даже не пожелали, чтобы я близко находился с остальными ранеными. Даже раны мне не обработали, просто вырвав арбалетный болт из плеча и бросили раненого как есть на землю, сковав кандалами переломанную руку. Которая сильно опухла и невыносимо болела. А значит теперь и я буду лгать напропалую, воровать, а если встанет вопрос о моей свободе или жизни — убивать. И совесть моя будет столь же молчалива и холодна словно далекие звезды над нами.
Они ведь ведут войну с еретиками. А на войне как на войне, все способы хороши.
Я замолчал разочарованно глянув в эти полубезумные, голубые ледышки глаз горящие ненавистью и фанатизмом и отвернулся от него. Показав, что разговор окончен, услышав его вердикт повисший надо мной гильотиной: казематы в ожидании приговора, пытки, и ужасная смерть через сожжение. Он ничего больше сказал, и развернувшись ушел к своим братьям.
— Выбираться, теперь у меня развязаны руки.
— Спасибо Полночь, чтобы я без тебя делал. А то я сам как-то не заметил эти железяки. Я говорю про моральные принципы. Они ведут войну с еретиками, а на войне всякое случается. Поджоги там, отравления, а пленные иногда сбегают убивая своих охранников.
— Да Полночь, больше никаких правил. В лагере стоит защита?
— Пробраться сможешь, но только так, чтобы тебя точно не заметили?
— Во первую очередь нужно узнать, что они будут делать. В драке их сильно потрепали, а значит ни Валуа, ни тем более мастер Эрвиг для них сейчас не по зубам. К тому же, не стоит сбрасывать со счетов новых знакомых. Почему-то у меня ощущение, что просто так эти сбежавшие дамочки не отстанут и это только начало. Нестор не дурак, они или будут ждать тут подкрепление, или скорее всего пойдут обратно. Желательно покинуть сей отряд слабоумных до того, как они соединяться с остальной когортой.
— А ты?
— У меня сейчас вариантов не много, я буду изображать из себя раненого, беспомощного и морально сломленного, смирившегося с невыносимо тяжким гнетом греха еретика.
Полночь хихикнула снизу, и тоненькой струйкой, от кочки к кочке, совершенно невидимая глазу в предрассветной мгле она потекла в сторону лагеря. Всего в паре шагов от двух моих охранниц, что топали назад как только Нестор развернулся. Что-то он наверное почувствовал, потому что вскоре меня оттащили ближе к лагерю и нацепили еще одни кандалы, но уже на ноги.
Я просил помощи, хотя бы чтобы обработали раны. Тем более что я действительно нуждался в этом. Но они лишь велели мне заткнуться, сказав: приказа не поступало. Единственное, что мне было доступно — это молитва. Когда солнце выглянуло из-за горизонта явив свой пылающий лик, все молились.
Как я предполагал, спустя пару часов от нашего лагеря спешно выехали гонцы. Они как смогли закрыли и опечатали знаком ордена ворота в разрушенной деревне, которую спалили во время драки, и теперь там были лишь обгорелые останки домов с огромной кучей сожженных тел в центре. Нестор видно не пожелал оставаться тут больше. Лошадей в этом отряде выживших после отправки гонцов осталось всего ничего, и то чудом уцелевших и не разбежавшихся. В деревне позаимствовали пару телег, на них погрузили самых тяжело раненых, и мы начали собираться в обратный путь. Тогда же и вернулась Полночь, сообщив ворох новостей.
Когда мы выезжали из Велэнса нас было шесть десятков. Сейчас, после побоища с вампирами невесть как тут очутившимися нас оказалось меньше двадцати. И больше половины были тяжело ранены и не могли идти сами. И одной из низ была сестра Элиз.