Дом на берегу лагуны

Тони был прирожденный танцовщик. Он не был просто манекеном, в нем сочетались изящество газели и жесткость баскетболиста. Его антраша зависали на расстоянии полутора метров от пола, значительно выше, чем у самого Керенски, и каждый раз, когда он делал гран жете, казалось, что он улетит, как птица, высоко над нашими головами. У него от природы были очень красивые линии, и он так бережно придерживал нас за талию, когда я или Эстефания делали арабеск или пируэт, что нам было чрезвычайно легко их выполнить. Профессор Керенски был одновременно и удивлен, и обрадован данными Тони.

Репетиции в театре начались за две недели до спектакля, и друзья и родители Тони не пропустили ни одной. Они каждый вечер приходили посмотреть на него, и каждый раз, когда Тони исполнял какое-нибудь особенно трудное па, хлопали в ладоши и свистели, будто пришли на баскетбольный матч и Тони забросил мяч в сетку. Несмотря на оглушительный успех Тони, мы с Эстефанией предпочли бы танцевать с профессором Керенски и не могли удержаться от разочарования.

Когда в школе появлялась новая девочка, профессор Керенски обращал на нее особенное внимание, чтобы понять, какое амплуа ей ближе и какую партию она сможет исполнять в спектакле. Эстефания, по его мнению, была романтическая балерина, поскольку отличалась лиризмом и чувственностью. С ее рыжими волосами и белой как молоко кожей ей как нельзя больше подходило танцевать адажио, когда исполнительница кажется фигуркой из снега, которая вот-вот растает в руках партнера. У меня же было амплуа балерины характерной, потому что мой танец всегда был огненно-темпераментным. Мой стиль – это динамика и блеск; мне, с моими волосами цвета гагата и оливковой кожей, больше подходили сарабанды и страстные ритмы Средиземноморья, чем романтические нежности. Я танцевала с такой отдачей, что порой за одно занятие приводила в полную негодность балетные коски. Один раз профессор Керенски мне сказал:

– Мне очень нравится страстность, с которой ты танцуешь, выражая на сцене присущую тебе независимость духа. Надеюсь, ты не потеряешь ее в дальнейшем, потому что это подчеркивает твою индивидуальность.

Он не догадывался, что я танцую с такой страстностью не потому, что оттачиваю какой-то стиль; так я забывала домашние невзгоды.

Всю последнюю неделю перед спектаклем профессор Керенски часами репетировал с Эстефанией, Тони и со мной. Мы были в восторге, что он отдает нам столько времени. Отшумит премьера, но его новаторская хореография отныне будет связана с нашими именами. Мы воспринимали себя как наследие его гения и чувствовали глубокую благодарность. Музыка Стравинского казалась волнами прибоя, который уносил нас в неведомое. Таинство природы звучало в ней и заполняло все вокруг пламенными волнами.

Эстефания часто опаздывала на репетиции, и профессор Керенски, Тони и я начинали без нее. Когда же она наконец появлялась в студии, мы уже заканчивали занятия и спешили домой. Баби всегда приходила за мной, чтобы я не задерживалась, так как дома остывал ужин, а Тони торопился готовить ужин для своей матери, которая не вставала с инвалидной коляски. Тони ездил в свой квартал на велосипеде; я же садилась в синий «понтиак» бабушки Габриэлы, и Эстефания с профессором оставались в студии репетировать.

Наконец настал день спектакля, и около семи вечера мы вышли на улицу Зари с наглаженными костюмами, которые несли на вытянутых руках, чтобы они не помялись. Никого в городе не удивила подобная процессия в такой час – мы шли в черных трико и в розовых балетных тапочках. Понсе – это город, который живет ради зрелищ; люди не пропустят ни одного. И потому каждый дом здесь как маленький театр: на каждом есть балкон, выходящий на улицу. По вечерам обитатели сидят на балконах, болтают и сплетничают или наблюдают спектакль жизни, самый интересный из всех. В тот вечер, когда мы проходили мимо, нам приветливо махали рукой и говорили, что непременно скоро увидят нас в спектакле, который начинался в восемь.

Профессор Керенски не мог оплатить настоящий оркестр, так что музыка была, как говорится, «под фонограмму». Тамара, сидя в оркестровой яме, вручную заводила патефон «Филипс», и звук усиливался благодаря двум рупорам, расположенным по обе стороны сцены и направленным в зал. За неделю были проданы сотни билетов. Почти в каждой обеспеченной семье дочь или племянница учились в студии, так что все высшее общество Понсе было представлено в театре целиком. Профессор Керенски, верный своим идеалам социальной справедливости, дал Тони порядочное количество билетов, чтобы тот распространил их среди своих друзей и родственников, жителей Мачуэло-Абахо, которые хотели прийти посмотреть, как он танцует.