Дом на городской окраине

А Иржик, обнаружив в хлеву козла, заметил, что тот очень похож на их учителя ботаники. Такая же бородка щеткой, такая же зловредная, коварная улыбка. Именно так выглядит их преподаватель, когда вызывает не выучившего урок гимназиста и записывает в свой кондуит двойку. Только, — размышлял он, — учитель безрогий, а у козла нет кондуита.

Пани Михелупова разложила вещи, расставила, как ей хотелось, мебель, и семейство отправилось осматривать городок.

Картина курортного городка складывалась из вилл с нюрнбергскими фронтонами; на фасаде каждой значилось выведенное готическим шрифтом женское имя. Тут были вилла Эльфрида, вилла Лизелотта, Кетти, Тони… Каждая имела балкон, на балконе восседал господин в домашней пижаме, задумчиво помешивал в чашечке черный кофе и читал газету. Напротив него сидела дама в купальном костюме и вязала джемпер.

Здесь была кондитерская с садиком-кафе, где барышни лизали мороженое, дамы постарше играли в карты, а господа сидели, погруженные в чтение газет. Перед входом в трактир, сунув руки в карманы, стоял бритый официант, а за окнами опять же сидели господа, хмуро читавшие газеты.

Картину дополняли плетенки с фруктами, кадки с огурцами, фанерные щиты с открытками, распахнутое окно фотографа, в котором сушились негативы, в витринах гастрономического магазина колбасы и консервы; в окнах — гирлянды нарезанных для сушки грибов; с рам свисают влажные купальные трусы; красная бензиновая колонка; лавки с плавательными поясами и надувным резиновым зверьем; надписи «Scharfer Hund»[19] и «Bitte klingeln»

[20]…

Они увидели Макса Гаека, который восседал на заросшем петуниями балконе. На плечи пана Гаека было наброшено пальто, лицо светилось неизменной вялой улыбкой. Пани Гайкова отдыхала в шезлонге и что-то вязала на спицах. Заметив семью бухгалтера, Макс Гаек приветливо помахал рукой в серой перчатке.

Балкон с петуниями был частью Грандотеля. В любом дачном поселке мы найдем Грандотель с петуниями, с вращающимися дверьми, которые обслуживает мальчик в ливрее; там непременно есть паркетная эстрада для танцев и каждый вечер играет музыка; лестница там покрыта красной дорожкой, а стены оклеены обоями с диким рисунком; возле кухни обычно расположены двери с надписями «Messieurs» и «Dames»[21]; столы украшены вазами с искусственными цветами.

Пани Гайкова крикнула с балкона:

— Отсюда открывается чудесный вид!

— Хорошо ли вы устроились? — спросил бухгалтер.

Пани на балконе поблагодарила его за внимание. Да, да, мы очень довольны. Персонал так внимателен. Муж надеется поправить здесь здоровье. И главное — великолепный вид!

Бухгалтер и его супруга обменялись взглядами, в которых сквозило недоверие к легкомысленным супругам, сорящим деньгами и беззаботно поселяющимся в самом дорогом отеле.

Михелуп снял панаму и пожелал супругам Гаекам приятного дня. Мак Гаек махал рукой и все так же улыбался.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Михелуп.

Жена пожала плечами и ответила голосом, в котором кипело негодование:

— Я давно уже ничего не говорю!

Бухгалтер качал головой и воздевал очи горе.

— Им, видите ли, необходимо жить в Грандотеле, точно они мультимиллионеры… И откуда только эти люди берут деньги?! Ума не приложу…

Навстречу двигалось семейство Кафки. Коммивояжер сообщил, что они поселились на вилле «Эльфрида», и добавил:

— У нас чудесный вид!

Пани Михелупова сказал, что и у них чудесный вид. Бухгалтер же поинтересовался, сколько они платят. Зажурчали цифры. Все погрузились во взволнованную беседу о квартирах, ценах и выгодах. Оказалось, бухгалтер отвоевал значительно больше выгод.

Коммивояжер посмотрел на него с уважением и похвалил за доблесть. Бухгалтер зарделся, точно художник, в присутствии которого хвалят его картину.

16

Спокойное озеро, вклиненное между невысокими конусообразными холмами, заросло сосняком. Над его гладью с пронзительными криками кружат элегантные чайки, вечно голодные и куда-то спешащие. Эта безмятежная, тешащая душу картинка могла бы украсить обертку швейцарского шоколада. Вряд ли поверхность этого миролюбивого озера часто волнуется; его лик всегда сияет покоем, дружелюбием и светом.

Зато на пляже гвалт, как на базаре. В горячем песке, словно мучные черви, копошатся белые тучные тела. Длинноногие загорелые барышни занимаются ритмикой, вокруг патефона сидят служащие частных компаний и подпевают пластинке с шансонами из немецких фильмов. Черноглазые большеухие детишки бегают между телами с криками: «Mutti! Pappi!»[22] Коммерсанты сидят в шезлонгах, греют на солнце набухшие вены и с мрачным, озабоченным видом читают газеты. Порой снимут пенсне и испуганно вглядываются в даль озера. И вдруг, отбросив газету, издают дикий, полный нервного напряжения крик:

— Герти! Paß auf die Kinder! Um Gotteswillen,[23] взгляни, что это дитя делает… сколько раз я говорил, пускай не лезут в глубокие места… ich will es nicht, я этого не желаю!