Дом на городской окраине

Тетя отказывалась брать за гостеприимство наличными, впрочем, бухгалтер не слишком-то ее и уговаривал. Вместо этого он привозил практичные подарки. Однажды привез плиту, поскольку печка в доме развалилась, в другой раз — столовые приборы и посуду. Как-то за свой счет отремонтировал осыпавшуюся от старости галерею. Обычно он привозил отрезы на платья и непременно какие-нибудь вкусные вещи: тонкие сорта сыра, венгерскую колбасу, консервы. Дамы лицемерно восторгались дарами и высказывали сожаление, что бухгалтер истратил столько денег. Но вечером, оставшись одни, всесторонне изучали привезенное, осуждали родственников за скупость и запирали все на ключ. А когда подворачивался случай, продавали подарки, поскольку ценить умели только деньги, и ничто больше на этом свете их не привлекало.

Тетя с дочерью встретили Михелупа возгласами, которые должны были выражать радость. Долго обнимались и целовались, и перья вихрем носились вокруг. Бухгалтер показал табели обоих детей и в ответ получил похвалы. Гости привезли родственникам отрезы на зимние пальто. Тетя восклицала:

— О господи, это уж лишнее! Ты не должен, Роберт, нести такие убытки! Помни, у тебя дети, лучше отложи лишний грош для них.

— Ерунда, тетушка, — скромно защищался Михелуп.

— Я так рада, — шумно выражала свои чувства тетя, — хотя (она вздохнула)… хотя лучше бы ты привез Ирмоче жениха.

— Ах, мамочка! — стыдливо вмешалась в разговор дочь.

Кузине Ирме шел уже тридцать пятый год, и мать очень удивлялась, почему до сих пор никто ею не интересуется, ибо считала свою дочь красавицей. Насчет всего этого у нее было ряд собственных теорий, самая правдоподобная из которых основывалась на предположении, будто соседи сговорились и не пускают в дом ни одного жениха. В представлении тети Михелуп нес особую ответственность за то, что Ирма до сих пор кукует в девках.

— Там, в Праге, — говорила она, — есть все. Все, что только пожелаешь. Не то, что у нас, в маленьком городке, где женихов днем с огнем не сыскать.

Она считала Прагу городом, где улицы полны женихов, где так и взметаются беспокойным прибоем толпы желающих жениться. По ее мнению, бухгалтеру достаточно сказать слово — и эти толпы ринулись бы добиваться руки ее дочери.

— Я всюду спрашивал, — нерешительно произносит Михелуп, — но ничего подходящего не подвернулось…

— Постарайся, мальчик, уж будь так добр, — уговаривала его тетя, — а я до смерти тебе этого не забуду. Хотелось бы видеть Ирмочку замужем…

— Мамочка! — простонала дочь.

— Иди в лавку, а если кто зайдет, как-нибудь обслужи.

Когда дочь ушла, она обратилась к бухгалтеру:

— Понимаешь, Ирмочка немного стеснительна, при ней я не хочу говорить о таких деликатных вещах.

Михелуп сказал, что понимает.

Наклонившись к нему, старуха прошептала:

— Я тебе кое-что скажу… Минутку!

Она встала, чтобы убедиться, что двери как следует заперты. Потом приглушенным голосом с таинственным видом сообщила:

— Один у нее уже есть.

— Неужели? — удивился бухгалтер.

— Пан Гейчл. Знаешь пана Гейчла?

Михелуп не знал.

— Да как же так? Наверняка знаешь! Его отец долгие годы был почтальоном. Ездил на почтовой машине к поезду. А потом с ним приключилась беда. Въезжал в ворота почты, забыл наклонить голову и свернул шею. Тогда это вызвало большой переполох. Все его так жалели, это был очень приличный человек, хоть и выпивал немного. Сын совсем не в него. Даже дороги в трактир не знает. Это весьма образованный человек, каждый раз целует мне ручку, называет «мамочкой». Но мне такие галантности ни к чему.

Бухгалтер заметил:

— Значит, у Ирмочки уже есть жених. Рад слышать! Но скажи мне, тетя, зачем ты хочешь, чтобы я привез жениха, если жених у вас уже есть?

— На этот счет, мальчик, я выведу тебя из заблуждения, — отвечала старуха, — слава Всевышнему, у Ирмочки хороший жених. Но не мешает иметь кого-нибудь в запасе. Тогда жених больше старается понравиться и следит за своей внешностью. А потом я скажу тебе, в последнее время пан Гейчл что-то перестал мне нравиться. Слишком уж он лезет в душу, не люблю я сладких речей. Все пристает, чтобы я записала на него дом, как только они с Ирмочкой поженятся. Я ему не доверяю. Порой мне кажется, он бы охотно позабавился с Ирмочкой, а потом бросил…

— Дети, идите играть во двор, — обратилась пани Михелупова и очкастому гимназисту и девочке.

— Оставь их, пускай слушают, — заступилась за детей старуха, — пускай знают, каков нынче мир…

— Не обязательно им все слышать. Ловят каждое слово. Я этого не люблю.

И пани Михелупова прогнала детей из-за стола.

— Так на чем я остановилась? — снова начала старуха.

— Он бы охотно позабавился с Ирмочкой… — подсказала пани Михелупова.

— Верно! Ему бы только попользоваться, да… — Но ей так и не было суждено досказать начатую фразу. С улицы донесся грохот. В комнату ворвалась Маня с известием:

— Уже привезли!

— Что такое? — забеспокоилась тетя. — Что привезли?

— Ничего особенного, тетя, — успокаивал ее бухгалтер, — мою машину привезли…