Дом на городской окраине

— Мой портрет будет помещен в газете, — кричит Гарри Пох, — я буду получать уйму монет, а девушки будут бросать мне цветы. Провалюсь на экзаменах — и наплевать. Брошу ученье, стану гонщиком.

— Я тоже провалюсь! И пускай! — вторит ученик. — Буду гонщиком и прославлюсь на всю страну!

Михелуп резко распахнул дверь и влетел в гостиную. Учитель и ученик застыли. Очкастый гимназист только моргал. Бухгалтер насладился их растерянностью, потом проговорил:

— Ай-ай-ай! Так-то вы занимаетесь! И я это терплю! Очень мило…

— Мы, папочка, — пробормотал очкастый гимназист, — мы уже повторили все предметы и теперь разговариваем…

— Ах, вот как… разговариваете… — ядовито подхватил Михелуп, — хорошо же вы разговариваете! Теперь я понимаю, почему тебе не дается ученье. Ясное дело, раз у тебя такой учитель, который, вместо того, чтобы учить прилежанию, еще толкает тебя на безобразия…

Учащийся Гарри Пох закурил сигарету и сунул руки в карманы.

Набрав в легкие побольше воздуха, бухгалтер заорал:

— Вот! Вон из моего дома!

Учащийся Гарри Пох выдыхнул дым, брезгливо передернул плечами и процедил сквозь зубы:

— Ежели вы думаете, что я заплачу, так ошибаетесь. Я только рад. И так чуть не сдох у вас со скуки.

Протянув вперед руку, Михелуп повторил:

— Вон!

Гарри Пох взял шапку, бросил:

— Я пошел.

И исчез. После его ухода отец пригрозил сыну:

— А с тобой мы еще поговорим, балбес несчастный!

И в тот же день поместил в газете новое объявление, что ищет шофера.

53

Михелуп пообедал и собирался прилечь на диван баронессы Аспас, когда пришла прислуга с сообщением, что бабушка не встает с постели и не притронулась к еде.

Обеспокоившись, бухгалтер встал. Невозможно было постичь, как это старуха, всегда отличавшаяся прекрасным аппетитом, вдруг ни с того, ни с сего отказывается от пищи. Не сердится ли на что-нибудь, — пытался вспомнить он, но память ничего ему не подсказывала. В задумчивости бухгалтер спустился на первый этаж.

Бабушка лежала в постели, непривычно розовая, руки ее беспокойно перебирали бахрому одеяла. Черные брови быстро двигались, она смотрела в потолок и что-то бормотала.

— Что с вами, бабуля? — спросил бухгалтер. — Почему вы ничего не ели?

Она взглянула на говорящего, но, казалось, не узнала его.

— Есть необходимо, бабушка, — уговаривал ее Михелуп, — не будете есть — ослабеете. Вы заставляете нас волноваться. Хоть несколько ложечек супу… Руженка сварила вкусный суп, вы меня слышите, бабушка? С печенкой, вы такой любите…

Но бабушка не слышит, все перебирает бахрому, и ее пересохшие губы что-то шепчут. Вдруг, повернувшись к бухгалтеру, она сообщила ему с судорожной веселостью:

— Наконец-то мы дождались. Пришло письмо из Линца.

— Какое письмо, бабушка? — удрученно спросил бухгалтер.

— Пришел экипаж, из него вышла Ленорка и привезла детей. Подойдите ближе, дети, я хочу на вас взглянуть. Как вы выросли! Закройте глаза и откройте рот. Я припрятала для вас конфетки. Их привез Оскар…

— Боже мой, — испугался Михелуп. — Она больна…

— Бабушка! — закричал он. — Бабушка, вы меня слышите? Что с вами? Что у вас болит? Вы не должны хворать…

Старуха продолжала выкрикивать:

— Дети, давайте играть. Кто хочет со мной играть? — Хлопала в ладоши и тоненьким голоском пела: — Fuchs, du hast die Gans gestohlen, gib sie wiederher».[38] — Потом захныкала: Гедвичка не хочет со мой играть. Я пожалуюсь!

Михелуп побежал наверх и испуганно объявил:

— Скорее, Руженка, беги, осмотри, что там с бабушкой! Мне кажется, она заболела…

— Не может быть! — воскликнула жена. — Иди к ней и подожди меня. Я пока заварю ей чай.

Бухгалтер бросился к телефонной будке, чтобы вызвать врача. Поспешно набрал номер, из трубки отозвалось: «Алло, канцелярия Пражской промышленной ярмарки. Что вам угодно?» Он повесил трубку и снова набрал номер доктора Гешмая.

— Алло, алло… пан доктор дома? На визите?.. Это ужасно!.. Прошу вас, когда он вернется, пусть немедленно приедет ко мне… Позвольте, барышня, очень серьезный случай… Благодарю вас, я буду ждать…

Потом вновь, печальный и озабоченный, уселся возле бабушкиной постели, взял больную за руку.

Удрученного бухгалтера утешало одно: пан доктор Гешмай за визит ничего не возьмет. Сделает это по знакомству.

С чашкой чая вошла пани Михелупова. Бухгалтер, приложив палец ко рту, зашипел:

— Тссс! Она спит…

Старуха лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала, в груди у нее что-то хрипело.

— Что за жизнь! — причитал бухгалтер. — Удар за ударом, а теперь еще и это…

— С чего бы вдруг? — размышляла его жена. — Еще вчера она была здорова. Обругала привратницу за то, что та пустила в дом чужую собаку…

Старуха открыла глаза, поднялась на постели и звучным голосом произнесла:

— Приветствую вас, мадам Шнабль! Благодарю за визит, мадам Шнабль! Отчего вы так редко показываетесь? Я уж думала, вы никогда не придете…

— Бабушка, — уговаривала ее пани Михелупова, — выпейте чаю. Это промоет вам желудок, и вы снова будете молодцом.

Старуха отворачивает лицо и обиженно бормочет: