Дом на Харрен–стрит. В сетях шпионажа

Ретея сразу же пригласили в оперативное управление военного министерства. В своем докладе полковник Ретей заявил, что германская военная машина, с его точки зрения, еще не полностью развернута и что ее мощь настолько велика, что Россия и Великобритания, по всей вероятности, будут раздавлены этой мощью, прежде чем США смогут вмешаться и выручить их. По его подсчетам, немцы имели в то время в резерве 40 тысяч боевых самолетов с обученными летчиками.

Информация Ретея о наличии у немцев в резерве 40 тысяч самолетов вызвала в оперативном управлении явное недоверие. Мы знали, что продвижение немецких войск было только что приостановлено у стен Москвы, и были убеждены в том, что, если бы немцы в действительности обладали такой огромной мощью, о какой говорил Ретей, они не стали бы сохранять свои резервы в тот момент, когда их нужно было использовать для захвата Москвы».

Положение, создавшееся в управлении военно–морской разведки, довольно образно обрисовал в письме одному из своих друзей полковник Джон Томасон. Полковник Томасон писал следующее:

«Наше министерство чем–то очень напоминает внешние завихрения циклонической бури. Все кружится и пляшет. Адмирал Эрнест Кинг назначен начальником адмирала Гарольда Старка. Он взял на себя большую часть функций последнего. К нашей галактике добавилась еще одна планета первой величины. Обе светят, сбивая с толку штурмана.

Адмирал Теодор Уилкинсон возглавляет управление военно–морской разведки. Это третий начальник управления за последние полтора года. Капитан 1 ранга Хирд руководит иностранным отделом, а капитан 1 ранга Уоллер — внутренним. Твой старый дальневосточный отдел находится в надежных руках капитана Артура Макколама. Наши штаты непомерно раздуты. Министерство — самое настоящее пристанище для невежд со связями. По сути дела, управление военно–морской разведки не такое уж плохое, когда речь идет о сборе информации. Но что толку в информации, если она не используется?»

Авторитет управления военно–морской разведки подрывался тем, что оно занимало обособленную и довольно странную позицию и руководствовалось в своей работе явно предвзятыми, надуманными и необъективными положениями и принципами. Офицерский состав управления по традиции был настроен антикоммунистически, и потому оценка, которую давало это управление возможностям Советской Армии, была необъективной: за действительное выдавалось желаемое. Исключение составлял, пожалуй, только офицер, ведавший советским отделом. Этому человеку полагалось, так сказать, по штату знать истинное положение вещей в Советском Союзе, и он действительно знал его лучше других. Это был отпрыск большой семьи военно–морских офицеров, майор корпуса морской пехоты США Эндрю Уайли. Весь советский отдел управления состоял из двух человек: Уайли и его помощника. Отдел занимал одну комнатку, в военно–морском министерстве в Вашингтоне. Майор Уайли превратил эту комнатку в русский оазис. Будучи таким же противником коммунизма, как и другие, майор Уайли имел, однако, какую–то слабость к русскому народу в целом.

Вдохновленный замечательными достижениями советского народа в войне против гитлеровских полчищ, он украсил стены своего кабинета советскими плакатами военного времени и лозунгами, которые передавал ему советский военно–морской атташе, поставил радиолу и часто проигрывал пластинки с красноармейскими песнями.

Объективность в оценке силы Советской Армии поставила майора Уайли в положение полной изоляции от его коллег — офицеров военно–морской разведки. Уайли буквально изгнали из общества, и изгнание это зашло настолько далеко, что его имя исключили даже из списка постоянных докладчиков, информирующих о ходе войны в России на ежедневных оперативных совещаниях, проводившихся в Пентагоне. Коллеги по работе стали избегать Уайли, не желали слушать его рассказов о ходе войны в России и все чаще приглашали для этой цели офицера из управления военной разведки, который рисовал им картину положения в тогдашней России в более пессимистических тонах.

В оперативной комнате Белого дома президент Рузвельт каждое утро выслушивал охи и вздохи руководства управления военной разведки относительно положения в России. Ему были явно не по душе все эти доклады, отчасти потому, что новости были неутешительными, отчасти потому, что в эти доклады просачивались знакомые ему антисоветские мотивы предубежденности и предвзятости. В качестве иммунитета президент Рузвельт выработал в себе предубежденность и предвзятость по отношению к американской разведке в целом и к военной разведке в частности.