Дом на краю ночи

Агата-рыбачка повторила вопрос Риццу:

— Так что же насчет проклятья плача?

Профессор глянул на археолога из Германии, но та, слегка качнув седыми кудрями, вновь переадресовала вопрос ему. Профессор поднялся и облизал губы.

— Мы полагаем, что разрешили эту загадку. Порода, из которой состоят пещеры, пористая, проницаемая. — Обращенные к нему лица оставались уважительно пустыми. Профессор подбирал слова литературного итальянского языка, чтобы быть понятым жителями острова, так как единственный диалект, на котором он говорил, был его родной болонский. — Камни сквозь тысячи маленьких отверстий пропускают воду и воздух. Когда я впервые попал в пещеру, я почувствовал сквозняк. Это довольно странно — сквозняк под землей.

По залу прокатился ропот. Да, все, кто побывал в пещерах, ощущали странный сквозняк.

— Находясь близко к воде, порода эродировала еще до появления в пещерах первых захоронений, — продолжал профессор Винчо. — Сильно разрушилась то есть. Это характерно для естественной части некрополя. Византийские поселенцы, должно быть, вырубили искусственные камеры. Но за столетия, прошедшие с тех пор, эрозия продолжалась и возникли туннели и расщелины, соединяющие камеры захоронений. Бесчисленные мельчайшие промоины. Вы наверняка знаете, что даже если углубиться в пещеры, воздух там свежий. Не так ли?

Кое-кто закивал. Но жители острова всегда считали, что этот феномен — часть чуда, связанного с пещерами.

— Когда ветер дует под определенным углом, — продолжал профессор, — происходит любопытный феномен. Воздух проходит сквозь узкие камеры в стенах пещер и создает этот странный воющий звук. Возможно, этот феномен был известен доисторическим поселенцам, поэтому они и выбрали пещеры для захоронений. Подходящее место для оплакивания мертвых.

— А как же дома? — спросил кто-то. — Камни, из которых строили дома, тоже плачут. А эти камни выкопали из земли и использовали для строительства. Все это знают.

Но тут возникли сомнения. Несколько человек шепотом высказали свое недоверие.

— Не знаю, — произнес Маццу. — Мы достраивали ферму лет десять назад, и я не помню, чтобы хоть один камень рыдал.

— А как же дом синьора доктора? — спросила Агата-рыбачка. — Этот дом дольше всех других издавал рыдания. Кто их слышал? Должен же быть кто-то, кто их слышал?

Но никто не выступил. Одним рассказывали о рыданиях, исходивших от «Дома на краю ночи» во времена тяжких испытаний. Другие вроде бы что-то замечали сами, уходя из бара в штормовую ночь еще в те дни, когда им владел брат Риццу. Но никто не мог поклясться, что явственно различал плач камней.

— Есть одна необычная догадка, касательно этих пещер, — сказал профессор Винчо. — Мы полагаем, что поселенцы захоранивали там своих умерших не последовательно, одного за другим, на протяжении многих лет, а всех сразу, в течение месяцев или лет, но никак не столетий. Захоронения как-то странно похожи, и тела клали одновременно. По крайней мере, нет никаких признаков того, что могилы вскрывали, чтобы захоронить новые тела, как это обычно делается в некрополях. Например, в Панталике. В пещерах более крупного размера, судя по расположению нетронутых останков, мы можем сказать, что они были захоронены все одновременно. Возможно, произошел какой-то кризис — та же чума. Или это была какая-то трагедия. Естественно, что после этого жители стали считать остров местом печальным, меланхоличным, даже проклятым. Здесь могут крыться истоки легенды.

Присутствующие беспомощно глядели на il dottore, собирателя фольклора. Но обнаружили, что он явно согласен с каждым словом профессора.

После объявления результатов археологических раскопок мнения жителей Кастелламаре разделились. Для тех, кто всегда верил в проклятье плача, беспристрастное и рациональное объяснение археологов стало личным оскорблением.

— За этим стоит больше, чем они говорят, — настаивал Риццу. — Не все так просто. Я не могу не признать, что я разочарован. Катакомбы. Дырки в стенах. Ну что за глупости! Проклятье плача — это вам не просто фокус-покус. Это не просто ветер дует в дырки, как какой-то пердеж!

— Да какая разница? — заметила Кончетта, сидя за стойкой бара рядом с Марией-Грацией и раскладывая ложкой горячий шоколад по чашкам. — Я никогда не боялась этих глупых пещер. Если люди приедут глазеть на разбитые стекляшки и гнилые заколки, да еще заплатят за это деньги, тогда я лично только рада, что больше нет никакого проклятья плача.

Бар, в котором столовались археологи и развлекались гости острова, уже зарабатывал неплохие деньги — достаточные, чтобы сделать первый взнос за аппарат для мороженого. И Мария-Грация продолжала откладывать по нескольку lire в бутылку под кроватью.

Бепе склонялся к тому, чтобы разделить мнение Кончетты.

— Я тоже рад, — сказал он. — Проклятье плача — это нехорошо для туризма, разве нет? Так что даже к лучшему, что его больше не существует.