Дом на краю света

Я сконфуженно стоял у двери, не зная, куда деть руки. Мы обычно не разгуливали голыми по квартире. Это было не принято. Я чувствовал, как нагревается воздух вокруг меня. Джонатан разглядывал меня с дружелюбным интересом, между тем как я думал только о том, чтобы успокоиться в плотском смысле. В ту пору, когда мы были юными любовниками, не столько страстными, сколько смущенными, я, пожалуй, даже гордился своим телом. У меня была широкая, сильная грудь. Кожа на животе рельефно облегала три ряда мускулов. Теперь во мне было около семи килограммов лишнего веса. Я являл собой преждевременную версию фигуры отца — бочонкообразный торс на тонких ногах. От моей волосатой девственной плоти шел пар.

— Ты был в душе?

— Ага.

— Сейчас это просто спасение.

Он снял носки и стянул через голову черную футболку. Потом уронил на пол черные шорты, рассказывая, как какой-то сотрудник газеты заявил, что больше он этого не вынесет, и ушел после того, как роза на столе секретарши склонила головку и рассыпала по столешнице все свои лепестки. «Как канарейка в шахте», по выражению Джонатана. Он снял с себя все. Я не видел его обнаженным с тех пор, как нам было по шестнадцать лет, но его тело ничуть не изменилось. Стройное, почти без волос и видимых мускулов — тело мальчика. В отличие от приверженцев спортивного образа жизни он не нарастил жира, не накачал героические бицепсы и трицепсы. Но кожа у него была свежая и упругая, как поднявшееся хлебное тесто. Невинно торчали розовые соски. Новым был только недоверчивого вида маленький красный дракончик с телом змеи, вытатуированный на плече.

Он улыбнулся. Было заметно, что он тоже немного сконфужен, но страха не чувствовалось. Я вспомнил Карлтона, его мальчишеское обнаженное тело на кладбище под твердым ослепительно-синим небом.

— Я открою только холодный кран, — сказал он, — и все равно вода будет тепловатой, точно, да?

— Да, — сказал я. — Точно.

Голый, он прошел через холл в ванную. Я пошел за ним. Я мог бы остаться в комнате и одеться, но не сделал этого. Я уселся на крышку унитаза, и мы продолжали болтать, пока он принимал душ.

Потом мы вместе вернулись в гостиную. Первый шок прошел. То, что мы оба были голыми, уже не выглядело так по-дурацки. Наша кожа сама уже стала чем-то вроде одежды.

— Недостаток этой квартиры в том, что тут нельзя устроить сквозняк, — сказал он. — Как ты думаешь, наверное, на крыше попрохладнее?

Я неуверенно кивнул. Тогда он попросил меня подождать, побежал в ванную и вернулся с двумя полотенцами в руках.

— Держи, — сказал он, бросая мне одно. — На тот случай, если мы кого-нибудь встретим.

— Мы что, полезем на крышу вот так, в одном полотенце?

— Люди еще и не то делают, причем в менее экстремальных ситуациях. Пошли.

Он вытащил из холодильника поднос со льдом. Мы сделали из полотенец набедренные повязки и босиком вышли на лестничную площадку. Из-за закрытых дверей соседских квартир доносилось гудение электрических вентиляторов, откуда-то снизу долетала еле слышная музыка. В остальном на лестнице было тихо.

— Шш, — сказал он и на цыпочках с наигранной осторожностью начал подниматься по ступенькам к пожарному люку, держа перед собой голубой пластиковый поднос, с которого падали капли талого льда. Я шел следом.

Крыша была черной и совершенно пустой, гудроновый остров посреди электрического мельтешения большого города. Дул горячий ветер. Запах мусора на такой высоте казался сладковатым.

— Все-таки лучше, чем ничего, — сказал Джонатан. — Хоть какое-то движение воздуха.

Это было похоже на сон — стоять голым на крыше в центре ночного Нью-Йорка. Мои нервы были напряжены, я испытывал легкий блаженный страх.

— Здесь здорово — сказал я. — В смысле, красиво.

— Угу.

Он снял полотенце и расстелил его на гудроне. В темноте его кожа казалась льдисто-серой.

— Тебя могут увидеть, — сказал я.

Неподалеку, сверкая, как маленький город в городе, торчал огромный высотный дом.

— Если лечь, не увидят, — сказал он. — Здесь темно. Ну а если и увидят, тоже невелика беда!

Он лег на полотенце, как на пляже. Я тоже снял с себя полотенце и расстелил его рядом. Я чувствовал прикосновение воздушных волн, наполненных автомобильными гудками и латиноамериканской музыкой.

— Держи.

Он протянул мне кубик льда и сам тоже взял один.

— Поводи им по коже, — сказал он. — Не слишком радикальное средство, но это единственное, что у нас есть.

Мы лежали рядом на своих полотенцах, водя по себе льдом. Потом он повернулся, протянул руку и положил кубик льда мне на живот.

— Пока Мамы нет, — сказал он, — позволь Дяде Джонни за тобой поухаживать.

— Хорошо, — сказал я и тоже положил на него кусочек льда.