Дом на Луне

При большом скоплении номенклатурных работников я огласила великий миф, рожденный всемогущим Кешиным воображением. Весь комитет общественных и межрегиональных связей правительства Москвы сидел, не шелохнувшись, едва дыша, ошеломленный эпическим размахом этого нечеловеческого сказания.

Когда же чары спали, руководитель уникального проекта, связанного, кстати, с наступлением третьего тысячелетия, Лолита Юрьевна Кирхнер торжественно приняла рукопись, по-мужски пожала мне руку и пообещала с нами созвониться, как только что-то будет известно.

Наконец я могла вновь предаться спасительному самосозерцанию. О, это мое любимое занятие, я просто чудовище, которое может сорок восемь часов в сутки просидеть на стуле, глядя на горящую елку, съев колоссальное количество шоколадных конфет. В конце концов мы снова могли собраться за антикварным столом «Анаконда» и поднять чарки за здоровье Риты и Серафима, а также за преуспеяние нашего дела.

Последнее время, пока у нас в кузнице не смолкал стук молота по наковальне, званые обеды для святого семейства были отложены до лучших времен. То банку щей, то жареного окунька Фима перехватывал у нас прямо в метро, на всем скаку.

— Если вам некогда, — говорил он, — можете послать суп с машинистом электропоезда. А я буду стоять на своей станции и спрашивать у каждого машиниста: «Вам не передавали кастрюлю супа?..»

Серафиму назначили уколы для поддержания сердечный мышцы. Кеша в этой области большой специалист. Он у себя на Урале окончил курсы медсестер. Фима зовет его к себе, а Кеше некогда.

— Пускай Фима сюда придет, — говорит, — я ему сделаю укол.

А Серафим:

— Пускай в метро сделает! Я его не задержу, раз он торопится. Мы договоримся, во сколько и где встречаемся, какой вагон, передняя или задняя дверь, и когда он подъедет, я уже буду стоять на платформе со спущенными штанами. Ему даже из вагона выходить не придется. Кеша делает укол. Двери закрываются. Я надеваю штаны, а вы едете дальше.

Фима вел бои на трех фронтах: мало того, что он обладал реальным капиталом, бережно хранимым в сберегательном банке, он все с большим и большим энтузиазмом экономил.

Рита рассказывает:

— Фима прочитал в газете, что на «Войковской» пенсионерам по купону, 

вырезанному из этой газеты, можно купить «Спрайт» со скидкой — не за восемнадцать рублей, а по тринадцать! Фима вырезал купон, ехал-ехал на другой конец Москвы, возвращается домой, тащит «Спрайт» с торжествующей улыбкой, смотрит — у них во дворе он — …просто по тринадцать!..

Серафим даже предпринял попытку осуществить дружеский заем — у моего приятеля Толика.

Толя — географ, но занимается любыми глобальными проблемами, он собирает разные прекрасные идеи, чтобы спасти мир. И к нему эти идеи стекаются со всего света. Вот есть идея сделать стройматериал из торфа. Торф прессуют, и получаются кирпичи. В доме из таких кирпичей хорошо сохраняется тепло, курсирует воздух, и в этом здании сами собой погибают дизентерийные и туберкулезные палочки.

— Торф — без ничего! — радостно говорит Толик. — Аурация, ионизация — и все от торфяного кирпича.

Другая идея — нефть транспортировать не по трубам, а превращать ее в твердый сгусток пены, резать на куски и в виде плота отправлять по океану — а потом обратно плот превращать в потоки нефти путем химических реакций!

Третья:

— Давай снимем фильм, — говорит мне Толик, — о спасении племенных баранов, производителей тонкорунных овец в Ставропольском крае? Там идет засоление почв — было восемнадцать видов травы, а осталось два. И вот когда директор совхоза «Большевик» Чернецов рассказывал мне об этом, а у него размер обуви сорок восемь! — он плакал. Давай про это?

Причем у него невозможно разобрать — где выдумка, где правда. Однако доподлинно известно, что дедушка Толика — профессор медицины Рябинин участвовал в экспедиции Николая Рериха в Гималаи. Как нам рассказывал Толя, в награду за гималайский поход Рерих оставил Рябинину в Америке десять или пятнадцать тысяч долларов. Но тот ничего не смог получить, поскольку их экспедицию заподозрили в шпионаже.

— В Соединенных Штатах до сих пор, — уверял меня Толик, — существует рериховский счет полувековой давности! Если бы твой отец Серафим помог мне добыть эти сокровища, я бы с ним поделился.

У Серафима огромные связи. Его соученик по Институту международных отношений дядя Коля всю жизнь работал в Инюрколлегии.

— Серафим! — всякий раз говорил он при встрече, — если что нужно будет, обращайся в любой момент!

Но этот Коля умер. И хотя он не добавлял: «даже после моей смерти!», Фима решил, ну — ничего, Коля сорок лет там служил, наверняка его кто-то помнит.

Вот они приходят — Анатолий и Серафим — оба в красивых галстуках, импортных пиджаках, начищенных ботинках. Вахтер у них спрашивает:

— Вы куда?

И Серафим рассказывает ему эту трогательную историю.

Тот сначала не понял, в чем соль. А потом:

— Ах, Николай Владимирович? Конечно!

И вызывает какую-то женщину.

Та:

— …Что сможем — сделаем!