Дом на миндальной улице

Ожидание грозы усиливалось, возрастало какое-то электризующее напряжение. Далеко беззвучно играли молнии, над горизонтом клубились облака тяжелым темным покрывалом, заглушая ровное сияние усыпанного звездами неба. Начинало робко, едва слышно светать, все звуки погасли, угомонилась даже собака, запертая где-то в одиночестве и монотонно, бессмысленно и безнадежно лаявшая где-то в соседнем квартале. Несмотря на то, что пылкие соседи давно угомонились, легкое покалывающее волнение не оставляло меня. Поэтому я вздрогнула, когда Аэринея вдруг, спустившись с окна, коснулся моего плеча, мягко, ненавязчиво, но у меня онемели и размякли подколенки. Ласково погладил: «Пожалуй, пора. Доброй ночи, Минолли». «Не уходи, останься,» – невольно прошептала я и обняла его. Его кожа была такой прохладной, гладкой, волосы пахли чем-то очень знакомым. «Не надо. Ты пожалеешь,» – мягко ответил он, не пытаясь, однако, разжать мои руки. Не могу не признаться, что он действовал на меня едва ли не магически. Но страха не было, не было ни стыда, ни неловкости, голова моя была ясной. Помню, как засмеялась: «Я обещаю, что ты не увидишь моих полных укора глаз. Потому что я отвернусь к тебе спиной».

Гроза-таки прошла стороной, близилось утро. Комната была по-прежнему сумеречной, прохладно-голубоватой, но тени в углах уже посветлели, а сам воздух принял хрустальную ясность в ожидании рассвета и сопровождающего его искристого сияния и дымки. В распахнутые окна свободно лился ветер, чуткий, свежий, пахнущий росой и притихшим морем. Меня переполняла сонная истомленная нега, какое-то ленивое блаженство, растворившееся в каждой капельке тела. Но при этом внутри я чувствовала столько силы и света, сколько мне никогда не приносили ни радость от успехов, ни даже друзья. Все во мне трепетало и пело. Аэринея дремал подле меня, рассыпав каштановые волосы по подушке, отвязавшийся амулет с птичьими перьями завалился между складками простыней. Нет, никаких укоров или смущения у меня не было, только источавшееся из меня умиротворение, невыразимая благодарность к нему и приязнь. Какой-то последний барьер был сломлен, страха перед ним у меня уже не было, по крайней мере так мне казалось, пока он спал и его кошачьи глаза не пронизывали меня вдоль и поперек. С каждой минутой становилось все светлее, сквозь полудрему я любовалась Аэринея, его смуглой кожей, крепким жилистым телом, тонкими лодыжками и запястьями, как у древних статуй. На светлом узоре покрывала появилось легкое свечение, затем матово замерцали столбики кровати, все окуталось светом. Впрочем, я уснула раньше, чем солнце прочертило полосы по постели и накрыло нас теплым золотистым сиянием. Уснула, держа в уме одну мысль: «Ты все-таки был не вполне прав. Может быть, что Рай вовсе и не нужен со своим непознаваемым счастьем. Достаточно предвкушения и послевкусия, ведь счастье похоже на сон – мы не чувствуем что спим, когда спим, так же, как не чувствуем, что счастливы тогда, когда счастливы. И лишь ложась в постель после тяжелого дня, или же просыпаясь с удовольствием, мы понимаем, как сладко выспались и что это – настоящее счастье».

Вчера, собирая вещи, я думала, что не смогу уснуть, так сильно волновалась. Мысли лезли в голову, рисовались какие-то рубежи и планы, я не находила себе места. Тем удивительнее, что спала я как младенец, проснулась ужасно поздно. Долго нежилась и думала, глядя в потолок.

Мне будет не хватать этого дома, этих вещей, к которым я привыкла. Здесь есть что-то удивительное, привязывающее к себе, какое-то необыкновенное чувство уюта и законченности. Может быть потому, что все, кто жил здесь, умели любить? Любить и себя, и других, и этот дом в том числе. Я буду вспоминать эту тихую улицу, и мягкий полумрак вечера, и яркое сияние утра, кухню, где я впервые творила для кого-то, гостиную, где было так хорошо и вдвоем и с друзьями. Эту постель, к виду полога которой и к золотистым солнечным полосам на одеялах я привыкла, и где я проснулась женщиной, любимой и любящей. Все это я буду вспоминать, но никогда не забуду, потому что именно здесь я узнала вкус свободы, избавилась от последних предрассудков и старых ветхих знаний. И теперь я готова отправиться к новой жизни, не боясь ни беспомощности, ни ответственности, ни нерешенности в себе.