Дом на улице Гоголя (СИ)

— Посплю немного. В поезде так и не смогла уснуть. По правде говоря, за последние дни перед отъездом я ни разу не выспалась по-человечески — волновалась.

Поднялась к себе, в комнату, которую в её отсутствие никто никогда не занимал - Наташина! — и до вечера не спускалась. Сергей, чувствуя себя последним дураком, готовился к романтическому ужину при свечах, и ждал приговора. Приехать с разрешения мужа... Да граф своим благородством их просто подкосил! Разве можно такому изменять?! Наверное, Наташа это поняла ещё возле вагона, когда он стоял со своими жалкими незабудками — она их раньше любила. Так то раньше, теперь, небось, орхидеи любит. И мужа благородного. Сейчас потому и не спускается, что не знает, как сказать: приезжать не стоило.

Появилась незаметно, подошла, осмотрела стол, улыбнулась, как ему показалось, чересчур любезно, сказала:

— Давай сначала немного посидим на крыльце, подышим дубами.

Вышли.

— Ты чего на кладбище так напрягался? — спросила после долгого молчания.

— Заметила?

— Ещё бы не заметить — ты же как каменный сидел.

— Мне показалось, тем, что мы пришли к нему вместе, Иван Антонович недоволен... был бы. — И в ответ на её удивление торопливо, словно скороговорку: — Ты нарушаешь со мной супружескую клятву.

— Знаешь, Серёжка, однажды дед сказал, что любовь — это сила, которая даётся людям, чтобы жить. Покажется кому-то любовь неподходящей, неправильной, откажется от неё человек, и может ничего не получить взамен. И жить станет нечем.

— Если ты беспокоишься обо мне, не надо, Наташа. будешь ты приезжать, или нет, моя любовь уже никуда не денется. Мне всегда останется чем жить.

— Я опасалась, что разрешение мужа на сентябри тебя раздавило.

И опять, как прорыв запруды: «Наташа! », и полились её слёзы: «Серёженька! ».

Пошли сентябри. Приезжала, сразу же забывал, что это ненадолго, одиннадцать месяцев между встречами сплющивались в ничто, оставались только одни сентябри. За неделю до её возвращения в Париж подкрадывалась тоска, старался держаться, а накануне отъезда — хвать за горло! — и отпускало только спустя месяца два. Старался не думать, но думалось: там, в Париже, у неё муж. Без любви Наташа не смогла бы. Неужели опять этот пресловутый супружеский долг? Нет, без любви Наташа не смогла бы. Решал, что непременно поговорит с ней, а приезжала — всё из головы вон.

Четыре года, четыре сентября, а потом вместо неё приехал граф. Так больше продолжаться не может. Да, он согласен с графом, не может.

— Я предложил Наташе выбор: развод или расставание с вами, Сергей. Она пока согласилась три года не приезжать в Россию. Полагаю, что за три года вы устроите свою жизнь.

Наступило время без Наташи, пытался справиться, даже и в самом деле как-то попробовал устроить свою жизнь, да ничего не вышло.

Посреди безвременья позвонила дочка:

— Пап, мы с Платошей уезжаем в путешествие. Юлия Павловна повезла Ваньку на Лазурный Берег, а нам эта гламурная скука совсем никак. Мы отправляемся в джунгли Амазонки. Класс, да? Нам обещали настоящую экзотику: непроходимые леса, дикие племена, настоящие перуанские шаманы, единение с духом джунглей. Класс, да? Так что имей в виду, в течение десяти дней мы будем недоступны — в тропических зарослях, как ты понимаешь, нет мобильной связи.

— Машенька, а это не опасно — забираться в джунгли? — рывком вышел из забытья Сергей.

— У нас опытный проводник. Всё пучком, не волнуйся. Да, пап, если Юлия Павловна позвонит, успокой её, скажи, что мы на острове Пасхи — она там бывала, поэтому не испугается за нас.

— А если узнает про джунгли — испугается?

— Конечно. Всякое же говорят про Амазонию — ну, те, кто там не был.

— А те, кто там был, что говорят?

— Говорят, что это тропический рай. Да не волнуйся ты, папа. Мир у наших ног, и он не страшен, а захватывающе интересен. Выбирайся почаще из Загряжска, и ты сам в этом убедишься. Ну, всё, целую, созвон ровно через десять дней. Обещай, что не будешь волноваться.

Он начал волноваться, как только Маша положила трубку, а скоро беспокойство уже не давало ни спать, ни есть. В назначенный, одиннадцатый, день он ни на минуту не расставался с телефоном, то и дело проверял, есть ли связь, хватает ли зарядки. Ни Маша, ни Платон не позвонили и не отвечали на звонки. Ни на одиннадцатый день, ни на двенадцатый. В ночь на тринадцатый день, когда Сергей уже решил, что утром свяжется с Юлей — пора немедленно организовывать поиски, телефонный звонок.

— Да! Алло! Машенька! — охрипшим вдруг голосом прокричал в трубку Сергей.

Но это была не дочь. Звонил сын из Киева.

— Что случилось?

— Ничего, вроде бы, не случилось.

┐— Тогда какого чёрта трезвонишь среди ночи?! — сорвался Сергей.

— А Машеньке, стало быть, можно беспокоить тебя по ночам?

— Она не звонит третий день, я беспокоюсь.

— Третий день?! — притворно ужаснулся сын. Между прочим, мы с тобой не разговаривали месяца три. Ты этого не заметил? Не беспокоился обо мне?

— Так, говори, зачем звонишь, — Сергей с трудом сдерживал ярость, в которую неожиданно перелилась его тревога.

— Утром я вылетаю в Загряжск. Встретишь?