Дом неистовых клятв

Глаза всех троих подведены чёрным. Лишь Юстус, который стоит рядом с Бронвен, и разговаривает с ней на пониженных тонах, не раскрасил своё лицо углём. Интересно, почему? Потому что не чувствует, что заслужил этот раскрас, или никто не предложил Юстусу раскрасить его лицо?

Мы приземляемся самыми последними. Мой отец, Имоген и остальные вороны, которые сопровождали нас до Филиасерпенс, уже стоят среди своих соратников с кружками в руках. Как только мои ноги касаются земли, Лор перевоплощается.

Эйрин издаёт низкий всхлип и бросается к своему сыну. Когда она добегает до него, она обхватывает его лицо руками и прижимает его лоб к своему. Она бормочет какие-то слова на языке воронов, которые я не могу разобрать. Но я понимаю, что они наполнены любовью и облегчением. И я еще больше в этом убеждаюсь, когда замечаю слёзы, которые начинают разрезать её чёрные полосы.

Она наклоняет голову сына ещё ниже и целует его между бровями, а затем подходит ко мне, обхватывает руками моё лицо и прижимается лбом к моему лбу. Моё сердце снова переполняет огромная порция блаженства из-за того, что она считает меня достойной своего сына. Да, я его пара, но это лишь повод быть со мной приветливой. Это не делает меня достойной её восхищения.

— Tapath, Фэллон.

Поблагодарив меня на языке воронов, она благодарит меня по-люсински.

— Граци, мо инон.

Моя нижняя губа начинает дрожать, когда она называет меня «дочкой». Никогда бы не подумала, что меня, девушку, которую почти никто не любил, когда-нибудь полюбит такое количество человек.

Чья-то рука обхватывает меня за талию и устраивается у меня на бедре, но не для того, чтобы меня оттащить, а для того, чтобы удержать меня на месте.

— Mádhi, не могла бы ты оказать нам честь и нарисовать перо на щеке моей пары?

Вокруг нас раздаются тихие разговоры, которые заглушает чей-то возглас. Я улыбаюсь и смотрю себе за спину на Фибуса, который стоит с краю и шепотом произносит имя Сибиллы, переминаясь с ноги на ногу в своих замшевых мокасинах, точно ребёнок во время Йоля.

Услышав его, она пятится назад.

— Что?

— Фэллон нарисуют перо, — громко шепчет он.

Она устремляет на меня взгляд своих серых глаз. В них столько гордости, что я закусываю губу, так как не чувствую, что мой поступок это повод для гордости. Это без всяких сомнений серьёзный шаг, но это также моё право по рождению.

— Я принесу инструмент и чернила, — говорит Эйрин взволнованным голосом.

После того, как она удаляется за своими принадлежностями, Фибус и Сибилла подходят ко мне и, наскоро меня обняв, встают по обе стороны от меня точно гордые родители, а множество оборотней выступают вперёд, чтобы выразить свою радость и благодарность за то, что их король вновь сделался цельным.

— Несмотря на то, что этот купальный костюм выгодно отличается от твоего коричневого гардероба, — тихо бормочет Фибус, — услышав о твоём возвращении, мы с Сиб принесли тебе кое-что, во что ты могла бы переодеться.

— Вы принесли мне кое-что?

— Да. Мы положили одежду в комнате Рида, так как Рид… ну, ты знаешь, — он пожимает плечами, — отсутствует.

Сибилла захватывает прядь моих волос, затвердевшую от соли, и осматривает её, сморщив нос.

— Надеюсь, Рид не из тех, кому достаточно одного куска мыла на все случаи жизни.

— Но если это так, то мы стащим кружку масла на кухне.

Я касаюсь своих волос.

— Всё настолько плохо?

Фибус кивает.

— Ты напоминаешь огородное пугало с дредами, только ещё хуже.

Супер.

Сиб отходит в сторону, пропуская Лора. Он кладёт ладонь мне на поясницу и бормочет:

— Не слушай их. Ты самая потрясающая женщина в этой таверне.

Сомневаюсь, что Лор объективен, но разве это имеет значение?

Эйрин пробирается сквозь толпу оборотней с кожаным мешочком, который она раскрывает на ближайшем столе, в том месте, которое мой отец уже освободил от тарелок.

Он обращает на меня свои тёмно-коричневые глаза.

— Готова, ínon?

Я сжимаю руку в кулак, впившись пальцами в пока что единственную отметину на своём теле. Несмотря на то, что перо на моей щеке не избавит меня от клейма Данте, я не могу дождаться, чтобы показать миру, какому королю я на самом деле принадлежу.

ГЛАВА 61

— Было больно? — спрашивает Фибус, проводя деревянной расчёской по моим чистым и порядком увлажнённым волосам.

— Не так больно, как твои расчёсывания.

Я не могу оторвать глаз от изящного пера, вытатуированного под моим левым глазом. Кожа в этом месте всё ещё припухшая и слегка покрасневшая, но я уже могу сказать, что это произведение искусства. Я поворачиваю голову вправо, чтобы лучше его разглядеть, пока Сибилла сражается с завязками на атласном корсете моего фиолетового платья.

— Ты знаешь, что вороны не женятся в золоте как фейри? Они женятся в тёмных одеждах — чёрных, сапфировых… фиолетовых.

Сибилла говорит об этом как бы между прочим, словно это всего лишь факт, а не то, чем на самом деле являются её слова — неприкрытым намёком.

Фибус закатывает глаза.

— Слишком толсто, Сиб.