Дом Ночи

— Дочь? Матушки Ночи? — Голос сестер остался безучастным. Прозвучал вопрос, но Ива не услышала в нем ни страха, ни удивления, ни любопытства. Ей стало обидно за Матушку. Наверху все, кто был знаком с ее матерью, поминали ее с куда большим почтением.

— Да! Я…

— Дочь.

Одна из сестер подняла руку и указала в дальний конец залы, где в самом углу клубилась непроглядная тьма. Словно кто-то вылил в воду бочку чернил и они теперь медленно расползались причудливыми завитками и петлями, ежесекундно меняя форму. С первого взгляда было понятно, что эта темнота не просто отсутствие света, а нечто совершенно иное. Что она… живая?

— Иди, — услышала Ива голос сестер, — она тебя ждет.

— Кто меня ждет? — пискнула Ива.

Никто ей не ответил, но в тот же миг темнота в углу сгустилась, чернильные петли втянулись, сплетаясь вместе, превращаясь в некую фигуру. Пока только лишь в силуэт, дрожащую тень на стене, но постепенно обретая и объем, и форму. Это был кто-то очень большой… И страшный.

— Иди, — произнесли сестры, — она не любит ждать. Она умеет ждать.

Ива повернулась и сделала шаг.

Тени и эхо

Ива шла медленно. Не из страха, хотя коленки у нее, конечно, дрожали, но почтительно склонив голову, ибо откуда-то знала, что сейчас ей стоит проявить и почтение, и уважение, и даже смирение. С каждым ее шагом черная фигура в углу становилась все более различимой. Одна за другой проступали детали: рука с длинными пальцами, похожая на птичью лапу, крючковатый нос и выпирающий вперед подбородок, космы, спутанные, точно огромное воронье гнездо. Пока наконец Ива не поняла, что в углу стоит древняя старуха.

Ива замерла.

Самым старым человеком, которого она знала, был профессор Сикорский — точнее, он выглядел

старше всех, кого она знала. Седина, старческие пятна, кожа, блестящая, как воск, и ломкая, как папиросная бумага… Сразу понятно, что этот человек много прожил и многое пережил. Однако, если бы профессор вдруг очутился рядом с этой старухой, приметы времени осыпались бы с него, как шелуха. В сравнении с ней он выглядел как желторотый птенец рядом со столетним вороном.

Старуха склонилась над Ивой, нависла над ней. Пришлось высоко задрать голову, чтобы заглянуть в ее темное лицо, изборожденное морщинами, глубокими, как лесные овраги. Под скулой пульсировала вена толщиной с яблоневый корень. В ответ старуха разглядывала Иву — с тем же любопытством, с каким любознательный человек мог бы разглядывать жука или муравья. Иву это разозлило, и она заставила себя выпрямиться и расправить плечи.

— Кто ты, дитя? Что привело тебя ко мне?

Голос прозвучал словно раскат далекого грома. Ива не столько услышала его, сколько почувствовала тяжелый гул, дрожью отозвавшийся в костях. От всей ее храбрости в одно мгновение не осталось и следа. Голос старухи смыл ее, как волна смывает следы на песке.

— Ива, — пискнула она. — Я дочь Матушки Ночи.

Темное лицо старухи пришло в движение: раздулись ноздри, перекатились желваки, дрогнули уголки рта, выгнулись морщины. Порыв холодного ветра разметал волосы Ивы. Это был… выдох? Фырканье?

— Дочь? Матушки Ночи? — Жуткая старуха оскалилась, продемонстрировав Иве пеньки гнилых зубов. В дуплах в этих зубах могли бы гнездиться птицы, да только какая птица согласится на подобное жилище? — Дочь, значит… А ну-ка, повернись-покажись…

Темнота у ног старухи забурлила черной пеной. Иве почудились хлысты и петли, извивающиеся, точно змеиные хвосты. Но стоило присмотреться внимательнее, и Ива видела лишь складки ткани на подоле длинного черного платья. Ей не хватило смелости перечить старухе, и она послушно повернулась кругом.

Похоже, старуха осталась довольна увиденным: она снова фыркнула, да так, что Ива едва устояла на ногах.

— Дочь… Ха! Ну тогда здравствуй, девочка. Я — твоя бабушка.

Ива уронила челюсть.

Кто? Ба… Бабушка?

Есть открытия, которые удивляют, другие же ставят в тупик. Но есть и такие, которые валят с ног, как хороший удар по носу.

До сего дня Ива и подумать не могла, что у нее есть кто-то вроде бабушки

. То есть она знала, что такое бабушка — мать матери, — но это знание никак не соотносилось ни с ней, ни с Матушкой Ночи. Роль бабушки в ее жизни выполняли иные обитатели дома — например, Доброзлая Повариха или же Фати Бланш, белая дама с чердака, с ее кислющими леденцами из жестяной банки… Кто-то из них учил Иву, кто-то баловал, многие рассказывали истории и сказки… Но если подумать, все они были такими же детьми ее матери, как и она сама, кукушатами в построенном Матушкой гнезде.

— Ну, что ты вытаращилась? — с усмешкой сказала старуха-великанша. — Или твоя матушка ничего про меня не рассказывала?

Ива покачала головой.

— Кто… Кто вы?

— Если ты спрашиваешь мое имя, — сказала старуха, — то его у меня нет. Я пришла из тех времен, когда в именах не было нужды. Мне и сейчас оно без надобности, но ты, если хочешь, можешь звать меня бабуля.