Дом окон

Поэтому и провела утро за чтением биографии парня, родившегося в 1930 году в Сан-Франциско в семье, известной своей склонностью к искусству и эксцентризму. Отец Рудольфа и его братья и сестры составляли довольно-таки разношерстную компанию. Отец был скульптором и добился в этом деле ограниченного успеха, прежде чем открыл в себе талант археолога и начал успешно продавать свои подделки знаменитых средневековых произведений искусства. И неплохо на этом наварился: его пригласили в Шартрский собор прочесть лекцию для частного клуба джентльменов; однако его в конце концов арестовали, когда разгневанный коллекционер понял, что его надули. Эта история попала на первые страницы газет Сан-Франциско, что побудило мать Рудольфа снять оставшиеся на счете в банке деньги и бежать к троюродному брату в Гринвич-Вилладж. Если отец Рудольфа был не самым порядочным человеком, то его дядя Тео и тетя Маргарита практиковали магию. Тео написал нечитабельную книгу, название которой вылетело у меня из головы. «Мега-что-то». По всей видимости, ему нравилось строить из себя колдуна. А тетя Маргарита стала чародейкой. Не ведьмой, как она сама поправляла каждого: ведьма и чародейка – совершенно разные понятия. Ей приписывали знакомства с второсортными и третьесортными голливудскими звездами – как мужчинами, так и женщинами, – а еще, по слухам, к ней обращался сам мэр города. Если бы я искала вдохновение для написания какого-нибудь затянутого, трехтомного романа поколений с явным сатирическим подтекстом, то такая находка была бы лучшим подарком. Однако в ближайшем будущем я не планировала ничего писать. Будь дядя Тео и тетя Маргарита еще живы, я бы обратилась к ним за советом, но они уже давным-давно сошли в могилу. Разумеется, при самых что ни на есть загадочных обстоятельствах.

Приняв душ, я вытерлась полотенцем и направилась в спальню за одеждой. И заметила, что мы совсем забросили стирку. Я говорю «мы», но имею в виду Роджера, потому что это была одна из его обязанностей. Покопавшись в шкафу, я нашла пару джинсов и старую футболку с концерта, которая не выглядела помятой. Головная боль не проходила, но смесь ибупрофена и горячего душа сделала ее терпимой. Я отправилась на кухню, чтобы приготовить обед, и вся готовка свелась к тому, что я открыла жестяную банку с говяжьим супом и рисом. Добавив к супу пару кусочков черствого хлеба, я принялась упорядочивать информацию, которую собрала о Рудольфе де Кастри.

* * *

Он вырос в Гринвич-Вилладж в творческом окружении матери и ее троюродного брата. Мать, как оказалось, продолжала питать слабость к художникам, несмотря на череду крайне неудачных отношений. Ее тянуло к мужчинам с определенными наклонностями, и, рано или поздно, эти наклонности приводили их обладателей в тюрьму. Обучение Рудольфа было беспорядочным, осложненным ранним алкоголизмом – следствие всех выпитых украдкой напитков на постоянных вечеринках. Когда ему исполнилось тринадцать, он мог не появляться в школе несколько дней кряду. Еще через несколько лет он начал пропускать недели занятий, а когда ему исполнилось шестнадцать, он и вовсе с ней простился. В его жизни нельзя было найти чего-то более примечательного, чем это событие. Он изо всех сил старался побороть свой алкоголизм, но на деле изо всех сил старался найти деньги на следующую бутылку. Однако ему повезло. Мама де Кастри снабжала его деньгами, за исключением тех случаев, когда они были в ссоре и не разговаривали в течение нескольких месяцев. Рудольф брался за любую подвернувшуюся работу, зачастую грубую. Здесь тоже ничего примечательного. Он был добросовестным работником, который мог оттянуть свою тягу к выпивке до конца смены. Когда ему было двадцать пять, он упал в обморок по дороге с открытия галереи своего друга. К тому моменту, когда мимо идущий прохожий решил остановиться и поинтересоваться, что с ним случилось, он был мертв. Вскрытие показало, что его печень была изъедена алкоголем. Рудольф был похоронен в Куинс, под простым надгробием, которое через двадцать лет его почитатели заменили изысканным монументом. Его мать дожила до этой церемонии, которая включала в себя выступление парочки поэтов и историка искусств из Колумбийского университета, но жизнь у нее была незавидная. По всей видимости, она умерла месяц спустя под колесами автобуса, и нашлись свидетели, которые утверждали, что на дорогу бросилась она намеренно.