Дом паука

— О, я заказал такси, — устало ответил Мосс. — Приедет с минуты на минуту. Но я не могу воспринимать это слишком серьезно или жалеть Хью, потому что он идиот. Ведет себя, как мальчишка на крикетном поле. А ведь тут не крикет, а кое-что посерьезнее. Как вам кажется? Нельзя же сидеть и рукоплескать, когда убивают людей. Раз уж вы не в силах помочь, то хотя бы держитесь в стороне. Как по-вашему?

Стенхэм согласился. Мосс допил вино, вытер усы носовым платком и встал.

— Что ж, дружище, скоро увидимся. И никуда не выходите из гостиницы. Кто знает, меня тоже могут арестовать, и тогда потребуется ваша помощь. Само собой, чертов консул куда-то укатил на весь день. Думаю, намеренно. Так что ожидайте звонка.

Глава двадцатая

Когда Стенхэм поднялся к себе в комнату, слегка задыхаясь, потому что день был не только жарким, но и непереносимо душным и гнетущим, он увидел, что дверь открыта и Райсса скребет пол. Она вынесла ковры и развесила их на балконах. В комнате стоял запах креозота, который она развела в ведре. Подушки и постельное белье были разложены по креслам, присутствие Стенхэма в данный момент было очевидно излишним. Однако он все-таки вошел и обратился к Райссе:

— Есть новости?

Та удивленно оторвалась от своего занятия и знаком показала Стенхэму, чтобы он закрыл за собой дверь. Райсса встала и, заговорщически вытаращив глаза, произнесла:

— Праздника не будет.

— Праздника? Какого праздника? — спросил Стенхэм, совершенно забывший о наступлении Аид-эль-Кебира.

— Ну как же! Праздника Овцы, великого праздника! Мы держали овцу на крыше целых три недели. Она даже разжиреть успела. Но они убьют любого, кто принесет жертву.

— Кто они? О ком ты говоришь?

Стенхэм только теперь почувствовал, что настроение у него очень неважное и что в этом отчасти виновата Райсса. К тому же ему хотелось сесть, а сесть было некуда.

— Мусульмане. Друзья Свободы. Они говорят, что всякий, кто зарежет овцу, предаст султана.

Еще один шаг к гибели, с горечью подумал Стенхэм. Пусть даже слухи были неверны, но сам факт, что люди говорили подобное, что такая немыслимая ересь могла закрасться в их мысли, свидетельствовали о направлении, в котором они двигались.

— B'sah? — неприязненно произнес он. — Правда? И что же, все собираются их слушаться и повиноваться? Значит, политика важнее религии? Аллаль Эль-Фасси важнее Аллаха? Почему уж тогда не назвать его Аллах Эль-Фасси?

Шутка показалась ему удачной.

Райсса не могла уловить ход мыслей Стенхэма, но все же была глубоко потрясена.

— Нет никого в мире выше Аллаха, — ответила она сурово, подумав, что Бог обязательно должен наказать этого невежу-назарея за такие дерзкие слова.

— Так вы собираетесь резать свою овцу или нет? — настойчиво повторил Стенхэм.

Райсса медленно покачала головой из стороны в сторону, не сводя глаз со Стенхэма.

— Mamelouah, — ответила она. — Это запрещено.

— Никто не может этого запретить! — воскликнул Стенхэм, вконец потеряв терпение. — Наоборот, запрещено не делать этого! Аллах требует этой жертвы. Был ли хоть один год, когда вы не делали этого?

— В прошлом году, — ответила Райсса, продолжая качать головой, — праздника не было.

— Конечно, был! Разве в прошлом году Абдельмджид не зарезал овцу?

— Не он — его отец. Мы поженились уже позже, накануне Мулуда.

— Но он все-таки зарезал овцу.

— Ах, да. Но зря, потому что султана арестовали в тот же самый день.

— Ага, — задумчиво произнес Стенхэм. — Теперь я понимаю. Конечно, французы использовали этот самый святой день в году, чтобы похитить султана, и жертвоприношение совершал уже подставной султан. Таким образом, жертва в счет не шла. — Стенхэм помолчал, потом быстро спросил: — Почему же вы не можете принести вашу овцу в жертву настоящему султану?

— Истиклал не хочет праздника, — терпеливо пояснила Райсса. — Грех праздновать, когда весь народ страдает.

— Ты хочешь сказать, люди могут забыть о своей беде, если устроить праздник, а Истиклал этого не хочет? Ему нужно, чтобы они постоянно помнили о том, что несчастны. Так?

— Да, — ответила Райсса слегка неуверенно.

— Но разве ты не понимаешь?! — крикнул Стенхэм, повышая голос против воли, так как сознавал, что она все равно ничего никогда не поймет. — Разве ты не понимаешь, что они хотят отнять у вас вашу религию, чтобы захватить всю власть? Они хотят навсегда закрыть мечети, а всех мусульман превратить в рабов. В рабов!

— Моя мать была рабыней в доме паши, — сообщила Райсса. — Каждый день к обеду у нее была курица, и еще у нее было четыре браслета из чистого золота и шелковый халат.

Как делают почти все, понимая, что карта их бита, Стенхэм решил прибегнуть к сарказму.

— И, я думаю, ей очень нравилось быть рабыней, — сказал он.

— Так было предначертано, — пожала плечами Райсса.