Дом с привидениями

– Это письмо… от вас Бенджамину… и тут напечатано «Адресат неизвестен. Отправлено обратно отправителю!» – то есть вам, дядя. Ох, как я сперва испугалась, ведь на конверте написаны такие страшные вещи.

Натан взял у нее письмо и начал вертеть в руках, силясь подслеповатыми глазами разобрать то, что востроглазая Бесси углядела в один миг. Однако сделал из письма другой вывод.

– Он мертв? – пробормотал старик. – Мальчик умер и так никогда и не узнает, как я раскаиваюсь, что написал ему так резко. Мой мальчик! Мой мальчик!

Ноги его подкосились, Натан где стоял, там и осел на землю и закрыл лицо старыми морщинистыми руками. Вернувшееся к нему письмо было написано с безграничной болью, сочинял он его долго и урывками, чтобы куда пространнее, чем в первом письме, и куда как ласковее объяснить своему чаду, отчего не может выслать ему требуемые деньги. А теперь Бенджамин был мертв – более того, старик тут же решил, что его дитя умерло с голоду, без помощи и без денег в этом ужасном, диком и странном месте.

– Ох, сердце, Бесс… сердце мое разбито! – только и смог выговорить старик, прижимая руку к груди и закрывая второй рукой глаза, словно не желал больше никогда видеть света дня. В тот же миг Бесси бросилась возле него на колени, обнимая, поглаживая и целуя старого дядю.

– Дядя, милый, все не так плохо. Он не умер. В письме ничего такого нет, даже не думайте. Он просто взял и переехал, а эти ленивые разгильдяи не знали, где его искать, вот и послали письмо обратно, вместо того, чтобы походить по домам и поспрашивать, как поступил бы на их месте Марк Бенсон. Да я сама слышала столько рассказов про то, как ленив народ на юге, все и не упомнишь. Он не умер, дядя. Он просто переехал и очень скоро сообщит нам, куда. Может, на более дешевую квартиру, ведь тот стряпчий надул его, а вы денег не выслали, вот ему и приходится потуже подтянуть пояс. Вот и все, дядя. Не убивайтесь так, тут ведь не сказано, что он умер.

Бесси уже сама от волнения не могла сдержать слез, хотя твердо верила в правильность своего толкования дела и надпись на письме ее скорее обрадовала, чем огорчила. Поэтому она на все лады уговаривала дядю не сидеть больше на сырой траве и изо все сил тянула его вставать, тогда как он весь закоченел и, по его собственному выражению, «трясся, как осиновый листок». Бесси с трудом удалось поднять его и увести, беспрестанно повторяя одни и те же слова, одно и тоже объяснение: «Он не умер, он просто переехал» и так далее, по кругу. Натан качал головой и старался убедить себя в ее правоте, но в глубине сердца твердо верил в совсем иное. Когда они с Бесси вернулись домой (ибо девушка не позволила ему сегодня работать), старик выглядел так плохо, что жена его решила, будто он простудился и уложила в кровать, куда он, утомленный и равнодушный к жизни, охотно отправился, потому что и в самом деле заболел, но не от простуды, а от нервного потрясения. С тех пор ни он, ни Бесси не заговаривали о злополучном письме, даже между собой, и Бесси нашла способ придержать болтливый язык Марка Бенсона и внушить ему свой, радужный, взгляд на это происшествие.

Проведя в постели неделю, Натан наконец поднялся на ноги, постарев на добрый десяток лет. Жена постоянно отчитывала его за то, что он так неосмотрительно сидел на мокрой траве, пусть даже и очень устал. Но и она начала уже тревожиться из-за затянувшегося молчания Бенджамина. Сама она не умела писать, но много раз уговаривала мужа послать письмо и узнать, как там дела у ее сыночка, и наконец он пообещал ей, что напишет в следующее же воскресенье. Он всегда писал письма по воскресеньям, а в то воскресенье собирался в первый раз после болезни отправиться в церковь. В субботу же он, вопреки настояниям жены (равно как и Бесси), вознамерился сам съездить на рынок в Хайминстер. Это развлечение, пояснил он, пойдет ему на пользу. Однако вернулся он с рынка очень усталый и какой-то загадочный, а вечером попросил Бесси пойти с ним в коровник, чтобы подержать фонарь, пока он будет осматривать заболевшую корову. Когда же они отошли настолько, что из дома их уже слышно не было, Натан вытащил маленький сверточек и сказал:

– Ты ведь обвяжешь этим мою воскресную шляпу, девочка? Так мне будет чуток полегче. Я-то знаю, что мой сынок умер, хотя и молчу об этом, чтобы не расстраивать мою старушку и тебя.

– Конечно, обвяжу, дядя… Но он не умер.

(Бесси всхлипывала.)

– Знаю, знаю, малышка. Я вовсе не хочу, чтобы все со мной соглашались. Но мне хотелось бы надеть немножко крепа, почтить память мальчика. Я бы заказал черный сюртук, но она, бедная моя старушечка, даром что помаленьку слепнет, а все ж заметит, если в воскресенье я не одену парадный свадебный пиджак. Но полоску крепа она не углядит. Ты просто прицепи ее куда нужно, потихонечку.