Дом сестер

Вся деревня собралась на кладбище в тот ветреный и солнечный июльский день. В тени деревьев было прохладно, но ветер то и дело теребил ветви с густой листвой, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь них, доносили тепло и свет и рисовали светлые пятна на поверхности мха и на старых камнях. Люди в тишине стояли вокруг могилы, и на большинстве лиц была искренняя печаль.

Чарльз Грей никогда не был одним из них. Происхождение и образование высоко подняли его над крестьянами; но его спокойная, сдержанная натура не позволяла ему дать кому-то повод подумать, что он считает себя человеком более высокого уровня. Он каждого дружески приветствовал и всегда был вежлив. Кроме того, всем было известно, что он отказался от роскошной жизни и изобилия, чтобы жениться на женщине, которую любил, и уже одно это открыло ему сердца людей.

— Он был тонким человеком, — сказала одна крестьянка со слезами на глазах, — действительно очень тонким!

Фрэнсис перенесла похороны без слез, ибо знала, что смерть пришла к Чарльзу как спасение, чтобы завершить постепенное угасание, которое началось двадцать пять лет тому назад. Чарльз наконец обрел свой мир. Но невыплаканные слезы обжигали ее изнутри, и она малодушно думала, что теперь больше ничего и никогда не будет, как прежде. Она никогда больше не сможет ощутить себя ребенком в Уэстхилле, никогда больше не будет чувствовать себя защищенной. И хотя Фрэнсис уже давно все решения принимала самостоятельно, давно заботилась о семье и занималась фермой, Чарльз все еще оставался высшей инстанцией, патриархом, который устранился от дел, но чья мудрость и опыт всегда были рядом, и в которых она нуждалась.

Теперь она осталась одна. Одна с ответственностью за дом и землю, со своей заботой о двух детях, о несчастной Виктории. К тому же шла война, и кто знал, что им всем еще предстояло вынести…

Фрэнсис глубоко вздохнула, как будто это могло облегчить то давление, которое легло на ее плечи.

— Земля к земле, — сказал священник, — прах к праху, тлен к тлену…

Фрэнсис подняла глаза и обвела взглядом присутствующих, все еще сохраняя надежду увидеть среди них Джорджа.

Она увидела Джона, который выглядел очень благородно в своем черном костюме. Очевидно, он еще ничего не пил в этот день, так как его щеки были бледными, а сложенные руки немного дрожали. Ситуация с ним еще больше осложнилась: несколько месяцев он был в приличной форме, пока не пил. Теперь ему было действительно тяжело обходиться без алкоголя. Фрэнсис заметила, что Джон также оглядывается по сторонам, и подумала, что он ищет ее, что на долю секунды показалось ей утешением, успокаивающим боль.

Но потом ей было ясно, что искал он вовсе не ее, так как они с Викторией стояли возле самой могилы, у всех на виду. Фрэнсис видела, как он улыбался, почти незаметно, и когда проследила за его взглядом, поняла, кому предназначалась эта улыбка. Маргарита немного наморщила лоб, словно находила это неприличным — обмениваться улыбками во время похорон, — но в то же время, казалось, ей это было приятно.

Фрэнсис была потрясена. Она не имела об этом ни малейшего понятия. Между Джоном и Маргаритой возникли отношения, наверняка пока еще хрупкие, но уже достаточно заметные…

Как она могла не обратить на это внимания раньше?

Суббота, 28 декабря 1996 года

Барбара читала почти до утра. Лишь около четырех часов погасила свечи, откинулась на подушку и почти мгновенно уснула.

Проснулась она от яркого света, ослепившего ее, едва открылись глаза. Растерянно подумала: «Должно быть, уже поздно, если солнце светит в комнату!»

Но потом поняла, что разбудило ее не солнце, а лампа возле кровати. В предыдущие дни Барбара сотни раз щелкала выключателем — и в конце концов, видимо, оставила лампу включенной. Если отопление заработало, значит, у них есть теперь свет, тепло и телефон; правда, как и прежде, не было еды.

По ту сторону окна было еще темно, насколько Барбара могла видеть через щель между шторами. Она посмотрела на часы и определила, что спала всего три часа. Рядом с ней, на полу, лежали две стопки листов; наиболее толстой из двух была прочитанная часть, более тонкую ей еще предстояло одолеть. Но это подождет — Барбара хотела еще немного поспать.

Она выключила свет. Странное чувство; она уже привыкла задувать свечи, так что горящая лампа сейчас казалась ей редкой роскошью.

Барбара откинулась на подушку и подождала, пока сон снова возьмет свое, но этого не произошло. Хотя ей щипало глаза, а голова была тяжелой от усталости, она не могла уснуть. У нее болел желудок, и, казалось, все внутренности напряглись. Она не знала, что голод может причинять такие боли. Для женщины ее поколения, родившейся в конце пятидесятых годов, голод был практически незнакомым состоянием — во всяком случае, настоящий голод. Барбара уже посещала разные курсы похудения, или же иногда после тяжелого рабочего дня у нее был зверский аппетит; но она еще никогда на собственном опыте не испытывала постоянный голод в течение нескольких дней и знала об этом только из рассказов родителей, бабушек и дедушек.