Дом скитальцев

– Да, странно, – сказал Хайдаров.

– Очень славно, что познакомились. Очень славно…

Хайдаров кивнул. Славно. И то, что командир Уйм говорит так с человеком, от которого зависит его судьба, вот что по-настоящему хорошо. Не боится, что его заподозрят в подхалимстве. Верит.

Уйм хлопнул его по руке и невесело засмеялся:

– Едва познакомившись, они вступили в сговор… Куратор Хайдаров, используя свое влияние в Совете космокураторов, добивался реабилитации штурмана Уйма. Со своей стороны, этот последний обещал Хайдарову поддержку Ассоциации судоводителей в устройстве космической системы психоконтроля…

– Хорошо поешь, – сказал Хайдаров. – Но так и будет. Ты должен водить корабли.

– Я бы не доверил корабль такому командиру, – сказал Уйм.

– Брось, брось… Трехмесячный отпуск – и все будет олл райт. Каждый должен оступиться, чтобы сбило спесь. Напортачить, у нас говорят.

– Напор-ртачить?

– Плохо сработать, ошибиться.

– Надо запомнить. Ты думаешь, с меня сбило спесь?

– Надеюсь, – сказал Хайдаров.

– Э! Не сбило. Отпуск я возьму, и возьму Ани в экипаж, но спесь остается при мне, ты учти – прежде чем заступаться за меня.

– На место Бутенко?

– Да. Ксаверы больше не пойдет со мной. Не простит.

– Покажи мне еще Ани, – попросил Хайдаров.

Уйм отвел руку за спину, нажал кнопку, и в стенке оружейного шкафчика – на том месте, куда смотрела Марта Стоник, – возникла женщина. Она была прекрасна. За ее спиной был песок, и вздыбленные стеклянные океанские волны, и тропическое небо, но женщина была прекраснее неба, моря и песка, и у ног ее сидел сонный львенок.

– Ха! Это я, – сказал Уйм, погружая палец в львиную шерсть. – С нею я такой. Поэтому не брал ее на корабль.

– Возьми, – сказал Хайдаров.

– Возьму. Попробую, – сказал Уйм.

О Марте Стоник они не говорили. Они знали, что вины здесь нет ничьей – ни командира, ни пассажирки. Так вышло. И все.

Они уже знали, что Тильберта Юнссона не удалось оживить, хотя никаких следов насильственной смерти на нем не обнаружено. Просто выключился мозг. Просто… Так же просто, как гипотеза Сперантова и других набольших физиков, по которой НО не был ничем материальным. Ни пространством, ни антипространством – ничем. Лучом прожектора, состоящим из абсолютной пустоты. Поэтому он и не имел массы, поэтому поворачивал без радиуса, как пятно от прожекторного луча на склоне горы или на поверхности моря. Юнссона убило ничто, поглощающее любое излучение, как мы – ничто по сравнению с матерью-природой – поглощаем любое знание о ней, накалываем его на булавки, как бабочек.

Уйм погасил голографию и требовательно спросил:

– Почему Тиль бросил Шерну?

– «Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками», – Хайдаров ответил цитатой, чтобы закончить разговор, но командир Уйм был упрям, и ему предстояло водить пассажирские корабли, в которых все каюты будут заняты космическим персоналом.

– О-а, все тот же миф о ненависти к куратору? Я в это не верю.

– Ты слишком здоровый человек, чтобы поверить, дорогой Грант. И ненависть – не то слово. Скорее нелюбовь, еще точнее – раздражение и нетерпимость. Куратор, к сожалению, воспринимается не как врач, а как требовательный наставник. Нас либо очень любят, либо едва терпят. И то и другое – лишнее. Почему – едва терпят? А мы пристаем, настырничаем… Тиль был очень эмоционален. Вечный подросток, понимаешь? И агрессивен при этом…

– Стоп… – перебил Уйм. – Ты хочешь распространить на нас машинный контроль, чтобы устранить личность куратора?

– Ну нет, – живо сказал Хайдаров. – Наоборот, безличный контроль – еще хуже. Каждому ясно, что нелюбовь к куратору – чувство несправедливое…

– Постыдное, – сказал Уйм. – Дикое и постыдное.

– Предположим. Как таковое оно и загоняется в подсознание относительно легко. А вытеснить отвращение и недоверие к машинной системе будет куда как сложнее.

Уйм закрыл глаза, собрал лицо крупными коричневыми морщинами и запел:

– О великий и черный космос, какие же мы дикари!.. О жалкие песчинки, наделенные жалкими чувствами!.. Охотники, страшащиеся своего копья, – пел командир Уйм, раскачиваясь всем телом. – Охотники, прикрывающиеся щитом от темноты ночи… Прости, куратор, – надменно и застенчиво проговорил он. – Просто терпения не хватает. Но говори дальше о Юнссоне. Он был агрессивен…

– Да. И слишком долго работал в космосе. В сущности, без Шерны он давно был бы списан на планетную службу – но Шерна тоже имел свои слабости…

– Любил веселых людей?

– Кто их не любит! – сказал Хайдаров. – Нет. Шерна слишком любил космос. Он берег первоклассного пилота и исследователя. Тащил его буквально за шиворот. Смотрел за ним, как за любимым ребенком…

– Спас ему жизнь, – сказал Уйм.