Дом скорби

У Дома скорби образовалась толпа. Половина из них — просто зеваки, люди, которые пришли поглазеть, да пообсуждать. Вторая половина — мои родственники, знакомые и приятели с работы. Моя бедная мама рыдала, а я не мог ее успокоить, вся моя сущность изнывала от тоски и боли.

Отпевание уже прошло, и полный батюшка с большим золотым крестом на груди предложил попрощаться с покойным тем, кто не поедет на кладбище. Под «прощанием» понималось целование моего синюшного лба первой стадии разложения и иконки в моих связанных бечевкой руках. Я прекрасно понимал тех, кто побрезговал — я и сам при жизни не был любителем собирать микробы с покойников. Первой меня поцеловала двоюродная тетка, с которой мы неплохо ладили. Второй — соседка. Третьей — Света Михалкова, хореограф «Звезды», хотя от нее я подобного жеста не ожидал. Четвертым был Станислав Бум —   артист, певец дома культуры, где я работал. Бум, конечно, не фамилия, а псевдоним; просто Станислав Кружечкин ему не нравилось. А когда меня, как Брежнева в лучшие времена, облобызало еще несколько человек, «люди в черном» из ритуальных услуг, загрузили гроб в УАЗик «буханку» и повезли на кладбище. Мои родственники и сослуживцы поехали на специально нанятых автобусах ПАЗ. И всем в округе было понятно — хоронят явно не богача.

* * *

— Прощаемся с усопшим Романом, — сказала бабушка-плакальщица уже на кладбище, возле вырытой могилы. — Может, кто-то хочет что-то сказать?

Моя немного успокоившаяся мать вновь разрыдалась и запричитала:

— Сыночка ты мой! Родненький! Да на кого ж ты меня оставил? Да как же я теперь без тебя? Ой, не могу...

Она закатила глаза, и если б ее вовремя не подхватил мой скучающий отец, рухнула бы на землю.

— Рома был хорошим человеком, — заговорила близкая подруга семьи Гульнара. — Конечно, сложным на характер, но добрым...

Гульнара работала в салоне красоты и специализировалась на выщипывании волос из подмышек. На ее странице в социальной сети можно было увидеть сотню фотографий ее работ — мне всегда казалось это дико странным. Обычно картинка состояла из двух фото. На первом была волосатая подмышка с подписью «ДО», на втором выщипанная, без волос, с подписью «ПОСЛЕ». Короче, не особо приятно — смотреть в новостях ленты волосатые подмыхи пусть даже очень красивых леди.

Я смотрел на присутствующих, их было около двадцати, и понимал, как много я потерял. Многое связывало меня с ними.

Мама, самый близкий мне человек. Я буду скучать по ней. Я буду горевать о тех днях, когда она была рядом. Я буду сожалеть о том, что редко приходил к ней в гости.

Диана Кискина как всегда красива. Черный платок ей к лицу. Она не плакала, но грусть читалась на лице. Я злился на нее из-за кражи моих денег, но скучал по ее жаркому телу.

Моя бывшая жена Оля стояла одна. Наша дочь Машенька, наверно, осталась дома со своим новым отцом. Так даже лучше.

Мой шестидесятилетний директор Борис Сосновский, дядя Дианы Кискиной, как всегда выдавливал из себя драматического актера. Посмотрите, мол, на меня: я грущу и грусть моя вселенского масштаба. У моего лысеющего начальника была кличка — Скунс, из-за постоянного запаха пота, а его кабинет все называли Скунс-камерой.

Антон Жаров, мой приятель с работы, даже на похоронах умудрился вырядиться в один из своих броских сценических костюмов. На нем был черный блестящий пиджак с пайетками и черные брюки с еле заметной темной вышивкой. Пальто он снял и держал в руках. Меня всегда удивляли его продюсерская бизнес-жилка и отменный природный голос, который в свои сорок четыре года он не успел прокурить. Все это он совмещал в своих музыкальных проектах. Он собирал группу музыкантов — лабухов — из трех-четырех человек, сам отвечал за вокал, и придумывал название несуществующей ВИА из семидесятых-восьмидесятых. Делалось это из симбиоза названий в свое время «гремевших» групп. Например, «Веселые ребята» совмещались с «Поющими гитарами», и получались «Веселые гитары» и «Поющие ребята» — по закону не подкопаться, а на слух, для старшего поколения, что-то знакомое. Потом группа с улыбками до ушей фотографировалась для афиши, внизу которой огромными буквами печаталось: «В концерте прозвучат такие хиты как... «Синий иней», «На теплоходе музыка играет», «Ты мне не снишься», «Клен», «Медведица» и другие. После Антон Жаров договаривался с небольшими провинциальными домами культуры по всей стране и выезжал на два-три месяца на гастроли. Ну, а когда чес заканчивался, красил волосы, отращивал усы и бородку, нанимал других музыкантов, брал группе новое название и начинал все по-новому. К нам в ДК приезжали точно такие же группы. И люди покупали билеты, и всё всегда проходило гладко.

Снег перестал. Кладбище осветило солнце, даря свое декабрьское тепло продрогшим людям.