Дом толерантности

– Это не имеет никакого значения: кому принадлежит управляющая компания, кто ее руководитель. Важно одно: старик не оплачивал ни коммунальные услуги, ни ремонт подъезда.

– Да не было у нас никакого ремонта подъезда, – возмущенно кипел Николай Степанович. – Поди уже десять лет, как не было. Господи, кто хоть все это выдумал?

– Что выдумал?

– Историю с долгами Ивана Никодимыча и с тем же ремонтом.

– Вы меня спросили про квартиры Мамедова, я вам ответил.

– Оторопь берет от ваших ответов. Я пришел узнать, когда вы найдете преступника, а узнал, что наши доблестные правоохранительные органы вместо того чтобы изобличить настоящего убийцу, подозревают сына заслуженного фронтовика, еще и квартиру его готовы негодяю уступить.

– Извините, я так не говорил, все это сказали вы, – поднял следователь ладонь кверху и тоже встал из-за стола, давая понять, что разговор исчерпан.

– Я вас умоляю, – сказал на прощание Николай Степанович. – Прошу очень и очень. Найдите убийцу. Будьте объективны. Иван Никодимыч всю войну прошел, герой, в танке горел не раз. Это был добрейшей души человек. Поверьте, таких сегодня мало. Честный, отзывчивый… Это совесть народа! Не слушайте вы этих наговоров о нем. Такими стариками, всем этим военным поколением мы должны гордиться… В память о нем нужно установить правду. Кто у фронтовика посмел украсть награды? Как у людей может подняться рука на наших героев? Его убили подонки. Вы обязаны их найти, наказать. Если вы ничего не предпримете для поиска истинных убийц, я буду жаловаться.

– Жаловаться у нас сегодня все умеют, все жалуются. Это ваше право.

Следователь хладнокровно промолвил последние слова, надел зачем-то на голову фуражку, надвинул ее тут же на глаза и проводил посетителя до двери.

В коридоре царила затхлая атмосфера. Взад-вперед сновали вдоль стен молодые здоровые парни в погонах.

Николай Степанович ехал домой в перегруженном автобусе и проворачивал в голове весь разговор со следователем Шимилисом. Конечно, все следователи мира говорят на одном языке – языке подозрений. Но нельзя же их доводить до абсурда. Никакого отношения сын не имел к спаиванию и убийству отца. Скорее всего, убийцей является Анзор. Ему уже мало одного преступления… Он задумал очередную квартиру в их доме прибрать задешево к своим рукам, купить ее у Петра с помощью продажных правоохранительных органов.

Ему не понравился Шимилис. Щепетильный до мнительности. Хамоватый. Еще большее отторжение вызывали недоверчивая замкнутость в характере, а также его закоренелое равнодушие.

Общение с неприятным следователем принесло ему опустошение и огорчение. Пусть у этих сыщиков свои, непонятные простым гражданам навыки, причуды и тонкости дознания. Он даже в детективах читал в юности, как они сами порой затрудняют процесс расследования. Но тут было сознательное желание повести дело по ложному пути.

Лезли в голову и жалостливые мысли о старике. Он пытался отвлечься от них, прижимаясь к парню, в наушниках которого слышны были нехитрые переливы простой мелодии. Но они будто нарочно преследовали его. Ушел из жизни близкий человек, ушел не по своей воли, и надо бы вернуть тому доброе имя, отомстить преступнику. Только как это сделать?! В сегодняшней тусклой, косной и безрадостной жизни редко встречается истинное родство душ. А когда подружишься с душевным и содержательным человеком, то он быстро уходит по не зависящим от тебя причинам, и не в твоих силах вернуть его обратно.

Его успокоила лишь подвернувшаяся в размышлениях о старике поговорка деда Матвея: кто злится на свою беду, тот непременно ее преодолеет. Тут вспомнились еще и часто произносимые вслух слова дочки Маши о том, что пора городскую убогую жизнь поменять на жизнерадостную деревенскую. Они были подобно лекарству от пессимизма.

«Откуда только Маша взяла, что жизнь в деревне интереснее городской, да к тому же и жизнерадостнее?! – подумал Николай Степанович, тяжело поднимаясь по знакомым ступенькам в квартиру. – Следует ее об этом попытать… Пусть поделится своими сказками».

Однако едва он успел войти в квартиру, как на него налетели обе дочки – и Маша, и Лиза. Они тарахтели в два голоса. Ему не только не удалось задать свой вопрос, но и прийти в себя от горестных раздумий. Его взгляд оставался тверд и сумрачен.

– Папа, тут памятник собаке принесли. Из похоронной мастерской его притащили нам… Говорят, сосед наш, умерший Иван Никодимыч, заказывал. Мы не хотели брать. А они такие наглые, нахрапистые, втащили, говорят, Иван Никодимыч, рассказывал им о тебе… Будто вы вместе собиралась поехать и поставить этот памятник на месте захоронения собаки. Бред вроде какой-то… Но памятник вон в углу стоит. Иван Никодимыч, оказывается, его оплатил. Нам пришлось раскошелиться лишь за доставку.

– Первый раз слышу про этот памятник, – возмущенно покачал головой Николай Степанович.

– И что нам теперь с ним делать?

– Откуда я знаю?

– Может, мы зря его взяли?

– Дайте-ка я на него посмотрю.

Николай Степанович снял легкую тряпку с гранитной плитки. Умные глаза пса Верного тотчас уставились на него.