— Никогда прежде нас не тревожили подобные переходы, — ответил сенешаль. — Здесь выставлены тайные барьеры?
— Этот Путь — осколок разбитого Куральд Эмурланна, — сказал заклинатель костей. — Похоже, ваш род слишком много времени провёл в изоляции. Вы ничего не знаете об иных мирах, ничего — о Раненых Вратах. Ничего — о Взошедших и их войнах…
— Мы служим лишь одному Взошедшему! — рявкнул сенешаль. — Сыну Отца-Света. Господу нашему Осрику.
Монок Охем поднял голову:
— И когда же Осрик в последний раз вживе ходил среди вас?
Все четверо лиосанов вздрогнули.
Ровным тоном заклинатель костей продолжил:
— Ваш господь, Осрик, Сын Отца-Света, числится соискателем в других мирах. Он не вернулся к вам, лиосаны, ибо не может этого сделать. Впрочем, он почти ничего не может сделать в данный момент.
Сенешаль шагнул вперёд:
— Что же стряслось с нашим господом?
Монок Охем пожал плечами:
— Его постигла вполне типичная судьба — он пропал.
— Пропал?
— Предлагаю нам вместе сплести ритуал, чтобы сотворить врата, — проговорил заклинатель костей. — Для этого нам понадобится Телланн, твой Путь, лиосан, и кровь этого тисте эдур. Онрак, тебя мы уничтожим, когда вернёмся в свой мир.
— Это разумно, — ответил Онрак.
Глаза Трулла округлились. Он уставился на заклинателя костей:
— Моя кровь?
— Не вся, эдур… если всё пройдёт, как задумано.
Глава десятая
День, когда пробудились Лики в Скале, удостоился среди теблоров особой песни. Но теперь Карса Орлонг уже знал, что воспоминания о прошлом его народа искажались. Подвергались забвению, если были неприятными, раздувались ненасытным пламенем славы, если оказывались героическими. Поражение превращалось в победу в хитросплетениях каждого сказания.
Хотел бы он, чтобы Байрот был ещё жив, чтобы его проницательный спутник не только являлся Карсе во снах или в образе, высеченном в окаменевшей древесине, образе, которому случайное движение резца придало выражение ироничное, почти издевательское.
Байрот мог рассказать Карсе многое из того, что ему нужно было сейчас знать. Хотя Карса наведывался в священную рощу часто и знал её лучше, чем Байрот или Дэлум Торд, и потому сумел передать подобие Семи Ликов довольно точно, чего-то важного не хватало в этих изваяниях. Возможно, подвёл недостаток природного дарования, однако не помешал же он придать сходство статуям Байрота и Дэлума? Энергия жизни будто текла из этих подобий, будто слилась с воспоминаниями самой окаменевшей древесины. Словно они разделили чувство всего леса, который будто ждал прихода весны, возрождения под звёздным колесом, — и два воина тоже ожидали прихода новой поры.
Однако Рараку не знала смены сезонов. Сама Рараку была вечной в своём величии, в вечном ожидании возрождения. Терпение, воплощённое в камне, в беспокойном, бесконечном шёпоте песков.
Карсе Священная пустыня казалась идеальным местом для Семи богов теблоров. Возможно, думал он, медленно шагая вдоль ряда высеченных в стволах ликов, какая-то часть этого сардонического чувства ядом проникла в руки. И если так, изъян он своими глазами увидеть не сможет. Мало что в ликах богов позволяло передать выражение или настроение — Карса вспоминал кожу, туго натянутую на широкий, крепкий костяк, выступающие, мощные надбровные дуги, которые погружали глазницы в глубокую тень. Широкие, плоские скулы, тяжёлые, скошенные челюсти… животный облик, столь не схожий с чертами самих теблоров…
Карса нахмурился, остановившись перед Уругалом, лик которого, как и остальных богов, он вырезал вровень с собственными глазами. Змеи скользили по его пыльным босым ногам — лишь они явились, чтобы составить теблору компанию в роще. Солнце уже начало опускаться, но жара пока не ослабевала.
После долгого раздумья Карса вдруг сказал вслух:
— Байрот Гилд, взгляни со мною на нашего бога. Скажи, что не так. Где я ошибся? В этом ведь заключался твой самый великий талант, верно? Ясно видеть всякий мой ложный шаг. Ты можешь спросить: чего я хотел добиться этими изваяниями? Так ты бы спросил, ибо это единственный вопрос, который стоит ответа. Но его у меня нет — ах, да, слышу, как ты смеёшься над моими жалкими словами. —