Дом тысячи дверей

В. моргнул пару раз и окончательно проснулся. И тут у него буквально волосы встали дыбом! Всякого он уже навидался, но вот такого! Все эти люди в комнате были самим В.! И трое у дивана были В., и чудак на четвереньках был В., и безумец, раздирающий свое лицо – все они были никем иным, как В. собственной персоной.

В. со страху натянул одеяло на голову, надеясь, что все происходящее окажется сном, но напрасно, крики не утихали, и В. не исчезали. Содрогаясь от ужаса, В. выглянул из-под одеяла. Кругом царил хаос. В. беспорядочно бродили по комнате, ползали, бегали, дрались, плакали, смеялись, стонали, выли и чего только не вытворяли. Какой-то нервный В. начал ломать один из бордовых пуфиков, чудом уцелевших после погрома, учиненного В. на третий день заточения. Настоящему В. пришлось вскочить с кровати, отобрать у него пуфик и отогнать неврастеника прочь.

С открытым ртом, в полной растерянности, В. стоял среди целой орды тех, кто, как он уже догадался, назывались невыраженцами. Хвала небесам, об этом явлении В. знал достаточно, чтобы не впасть в ступор. Но его приводил в ужас не сам факт существования невыраженцев (хотя и странно было видеть со стороны себя самого), а их число и многообразие. Только в этой комнате толпилось больше десяти человек. Еще двоих он приметил в прихожей. И на кухне тоже было несколько воплощений его самого.

На кухне какой-то сосредоточенный В. пыхтел, пытаясь сдвинуть печку с места.

- Точно как я два дня назад, - сказал себе В. и тут же осекся: - Глупец, он и есть ты!

Парочка В. слонялись туда-сюда бесцельно, а один задумчиво ковырял стену пальцем, время от времени пробуя на вкус то, что ему удавалось отскрести. Другой В. с горящими пьяными глазами направился прямо к В. настоящему и повис на нем, крепко обхватив его за шею руками. Распустив слюни, он попытался поцеловать В. в губы.

- Тьфу ты! - плюнул настоящий В. прямо ему в лицо и с трудом оторвал от себя того, кого Джадж, наверно, назвал бы похотьным невыраженцем. Похотьной невыраженец, впрочем, ничуть не стушевался, а принялся приставать к другому В., которого смело можно было поименовать грустьным невыраженцем. У этого в глазах застыла вся мировая скорбь. Брови его сложились домиком и уже не изменяли своего положения.

- Вот ведь, боже мой, - пробормотал В., - неужто и у меня бывает такое лицо? Не хотелось себе в этом признаваться, но, видимо, эту гримасу невыраженец позаимствовал именно у В. и ни у кого другого.

Тут на кухню вбежал тяжело дышащий В. Видно было, что он неимоверно раздражен. Он озирался вокруг в поисках кого-нибудь, на ком можно было бы выместить свою злость. Он кинулся было на настоящего В., но получил хорошего пинка и отлетел прямо к В., колупавшему стену, который тут же был им использован в качестве боксерской груши.

-Кошмар! - вскрикнул В. и, схватившись за голову, побежал в ванную комнату. Он надеялся там закрыться и хоть какое-то время не видеть этих исчадий ада. Однако, ему не суждено было уединиться, так как в ванне сидел, как и следовало ожидать, очередной невыраженец, который с отсутствующим видом поливал себя несуществующей водой из душа.

В. вышел из ванной в полной прострации. Он не знал, куда податься. Единственное, что ему оставалось – это пройти в комнату, сесть там в кресло и молча наблюдать за самым странным зрелищем, которое ему когда-либо доводилось видеть.

Он порадовался, что убрал Парадный Татачи в чулан – попади он в руки этих одержимых В., здесь неминуемо пролилась бы кровь. Невыраженцы неистовствовали. От нечего делать, В. стал их классифицировать. Он насчитал двух злостьных (эти все порывались поколотить других), три штуки скорбьных или грустьных (они просто расхаживали с мрачными лицами), и двух похотьных (которые липли ко всем подряд). Еще было двое плакостных В., которые непрестанно лили слезы, и двое каких-то совершенно безумных, с такими страшно искаженными лицами, что В. боялся даже смотреть на них, их В. назвал свихнувшиеся.

Трем более-менее спокойным воплощениям самого себя В. затруднялся подобрать название, поэтому он окрестил их просто тихонями. А один В. расхаживал таким надутым индюком, что В. ни минуты не сомневался, что имеет дело с высокомерностным невыраженцем. Еще один В. постоянно пытался что-то отобрать у других и спрятать несуществующее добро под кроватью. В. догадался, что это был жадностьный невыраженец.

Другой В. постоянно косил недобрым взглядом на остальных В. и ставил им исподтишка подножки. В. подумал, что это должен быть завистьный невыраженец. Тот В., что копошился у печки, видимо, был одержим упрямством, потому что он никак не желал с этой печкой расстаться и, невзирая ни на что, по-прежнему продолжал пыхтеть, пытаясь сдвинуть ее с места. В. обозвал его упрямым ослом.