Дом у скалы. Ангел, который меня оберегает

— Да, щас! — сказал хозяин дома. — Я знать не знаю, что там. Пока не посмотрю, ничего подписывать не буду.

Почтальон не понял и половины из ломаных греческих слов, но ему было ясно, что отъезд откладывается. Он уныло опустил голову. Черт бы побрал этих богачей. Вечно с ними хлопот не оберешься.

Принесли инструменты из гаража. Русский, отмахнулся от дюжего сына помощницы по хозяйству и сам начал выдергивать гвозди. Спустя десять минут, присутствующим предстала запечатанная в плотную бумагу, укрепленная в деревянную подставку, судя по всему, картина. Пол гостиной был завален досками и прокладочным материалом, которым был набит ящик с картиной. Русский выглядел ужасно довольным. Он осторожно снял бумагу.

Костидис взглянул на картину, потом на русского. Тот буквально сиял. Все-таки он и впрямь чудной. Во всем доме, при таких деньгах, у него висела одна единственная картина, на стене в гостиной. Под стать хозяину. Чудная, чуднее не придумаешь. Его портрет. Только очень странный. Русский с выражением слабоумного деревенского дурачка, какой живет у них на острове, сидит на маленьком детском велосипеде. Костидис мог бы понять, если бы хозяин дома повесил красиво нарисованный морской пейзаж, или какую-то сцену из старинной жизни, или из святого писания. Ну, или портрет, но нормальный, солидный, как в музеях или у других богачей. В золоченой раме. Но эта чудная картина была смешной. Как карикатура из журнала. Костидису было это непонятно. Он даже как-то спросил, почему она так нравится хозяину дома. Он, конечно, не стал при этом говорить, что ему самому она кажется ужасно глупой. А русский сказал, что картину написала его знакомая художница. Потом немного помолчал и сказал, что хотел жениться на ней. Костидис даже испугался. Раз он сказал, что хотел жениться и не женился, значит, женщина либо умерла, либо вышла за другого. Если бы она вышла за другого, навряд ли он хранил бы ее картину, значит все же она умерла. Костидис даже хотел уже сказать, что ему очень жаль, и он сочувствует утрате. Но русский пожал плечами и сказал: «Она мне отказала». Сказал легко, даже усмехнулся, но глаза у него были невеселыми. Костидис не выдержал. Что они там, в России ничего не понимают в жизни?

— Почему отказала?

Русский пожал плечами.

— Да, черт ее знает. Наверное, решила, что я ей не подхожу.

— Не подходишь?! Так это же женщины так устроены. Они всегда, сначала, говорят — нет. Ты, что не знал? Я своей жене четыре раза делал предложение. А она говорила — нет. А потом вышла за меня. И живем. И дети, и внуки уже. Ты, в женщинах совсем, что ли не разбираешься? Они знаешь, какие хитрые. Это они специально так говорят, что бы мужчина сначала помучался. Что бы добивался их. Это же женщины, что ты хочешь? Она тебе отказала, так нужно было снова предлагать.

Русский развеселился.

— Да, нет. У нас женщины не такие. Они, обычно, сразу говорят да или нет.

Костидис махнул на него рукой.

— Женщины везде одинаковые. На то они и женщины. У них ума кот наплакал, зато хитрости целая пропасть.

После этого они больше не говорили об отвергнувшей русского женщине. Костидис решил, что, в конце концов, не его ума дело. Может, русский не так уж и хотел на ней жениться.

И вот сейчас, перед ними была картина, Костидис был готов биться об заклад, нарисованная той же знакомой художницей, отвергнувшей русского. Она была под стать первой, не картина, а недоразумение. А он, вон стоит, улыбается, глаза горят. И такой радостный, как будто она ему полный ящик денег прислала, а не эту ерунду. Нет, все же русский хороший человек, но с придурью. Вот, наверное, странная страна, если там и впрямь все такие. Чудеса, просто.

Русский стоял напротив присланной картины и, не отрываясь, смотрел на нее. На светло-сером фоне, был изображен дом. Немного похожий на его, только не белый, а темный. На плоской крыше дома, в несколько раз превосходя его по размерам, стоял человек. При взгляде на лицо, сразу становилось ясно, что это русский. Только выражение лица, на этот раз было не комичное, а даже немного зловещее. Как у какого-нибудь злодея из кино. Но глаза были озорные, лукавые, смотрели хитро и насмешливо. Одет изображенный на картине человек был в темную, похожую на ночную, рубашку до пят. А за спиной у нелепо одетой фигуры, были большие крылья, как у ангела. Снизу крылья были белоснежными, но постепенно делались все темнее и на уровне плеч были почти черными, сливаясь с темным одеянием. На шее то ли ангела, то ли демона, с таким лицом да с такими крыльями и не разберешь, кто он, на длинном шнурке висело кольцо с большущим синим камнем. В самом низу картины шла надпись, сделанная на незнакомом языке. Наверное, на русском. Костидис пригляделся. На бледной щеке проступал едва заметный розовый цвет. Рыбак сначала подумал, что это румянец. Но это был отпечаток губ.