Дом в Черёмушках

Вначале ребята не догадались, для чего он это сделал. На следующий день стало ясно, когда Выкрутас привёл свою команду и первым запустил когти в столб. За ним — остальные. Но дальше кольца не долезли.

Ребята обрадованно закричали:

— Ага! Буксуют!

— Кошки буксуют!

Кошки побуксовали и ушли.

3

Вскоре в коммунальной скворечне поселились скворцы.

Научный подход

Олежке поручили сходить в Зоопарк, провести научную работу.

Олежка согласился. В Зоопарке у него был приятель, Лёнька Нестеров. Тоже вёл научную работу в КЮБЗе — кружке юных биологов Зоопарка.

В субботу в школе Олежке выдали магнитофон и катушку с плёнкой на тридцать минут.

— Ты, того… осторожней. Магнитофон не грохни.

— Не грохну. Не беспокойтесь.

— Микрофоном пользуйся, как показывали. Вплотную не ставь.

— Ладно. Не буду.

— От этого микрофонные помехи — вибрация. Зарычит кто или зашипит, чтоб в чистом виде, без помех.

— А разве змеи тоже нужны?

— И змеи, и обязательно кинкажу. Говорят, его недавно привезли. Узнай.

— Узнаю.

— Да, Тобика и Чандра не забудь.

— Не забуду.

По дороге домой Олежка обдумывал, как завтра приступит к работе. Вспоминал номер телефона Лёньки Нестерова. А вдруг Лёнька не согласится помочь? Ну и не надо. Пойдёт в дирекцию и добьётся разрешения.

Зоопарк — это ведь не только чтоб глядеть, но и научное учреждение. Сборники докладов выпускают — «Суточный ритм в жизни диких животных», «Консерватизм наследственности» или что-то в этом роде.

Дома Олежка отыскал старую записную книжку, а в ней номер телефона Лёньки Нестерова.

Позвонил.

«Привет!» — «Привет!» То да сё. И наконец о главном: о Зоопарке. «Помогу, приходи, — согласился Лёнька. — Найдёшь меня в лектории».

Утром Олежка встал пораньше, наскоро позавтракал, подхватил магнитофон — и в Зоопарк. Купил в кассе билет и расспросил, где лекторий.

В лектории было тихо. Пахло свежими опилками и зверями.

Посредине лектория стояли на столе две клетки. В одной была морская свинка, в другой — белка.

Перед клеткой с белкой сидел Лёнька Нестеров. На коленях лежала раскрытая тетрадь.

На стук двери Лёнька даже не оглянулся. Он смотрел то на клетку, то на будильник.

Олежка кашлянул.

Не замечает.

Олежка окликнул.

— А-а, значит, пришёл.

— Значит, пришёл.

— Ты вначале без меня. Не могу отлучиться. Я…

Но тут белка начала скакать в колесе, и Лёнька, взглянув на будильник, что-то отметил в тетради.

Колесо заскрипело, закрутилось.

— Сходи пока к птицам. Там просто.

В колесе мелькали беличьи лапы, торчком подпрыгивал хвост.

Стол трясло. Рядом в клетке трясло морскую свинку.

— Я закончу наблюдения. Придёт сменщик и…

Белка перестала скакать. Колесо остановилось.

Морская свинка перестала трястись.

Лёнька опять что-то записал в тетрадь.

— …тогда передам дежурство и поведу тебя в слоновник и к хищникам.

— А что ты наблюдаешь? — осторожно поинтересовался Олежка.

Белка вновь запрыгала в колесе. Морская свинка закачалась в клетке.

— Надо выяснить, сколько времени белка крутится, сколько сидит без движения. Разрабатываю доклад.

— А морская свинка на что?

— За ней наблюдает Вовка Мазухин.

— Тоже разрабатывает доклад?

— Конечно. Не мешай. Через час возвращайся.

Олежка отправился к птицам.

Бодрым шагом подошёл к клетке. Прочитал: «Реполов».

Ну что ж, можно начать и с реполова.

Энергично шевеля локтями, протолкался к барьеру. Поставил магнитофон, открыл крышку.

От зрителей посыпались вопросы: что принёс? Зачем принёс?

— Буду записывать реполова, — сказал Олежка. — На плёнку.

— А для чего записывать? — спросил мальчишка в зелёной вязаной шапке, похожей на чулок с кисточкой.

— Научная работа. Голоса фауны.

Получилось не хуже «суточных ритмов» и «консерватизма наследственности»!

— Это что ж такое? — не понял зелёный чулок с кисточкой.

— Ну, кто как чирикает или рычит, — снисходительно объяснил Олежка.

— А носорог — фауна?

— Да. Травоядная только.

— Я около этой фауны стоял, стоял, а она валяется, как бревно, и храпит.

Олежка вынул микрофон, подключил.

Надо было дотянуться микрофоном к сетке, за которой на срубленном деревце сидел реполов. Невзрачный, серый, побольше воробья.

— Я тебе помогу, — вызвался чулок с кисточкой.

— Держи магнитофон, — согласился Олежка. — А я полезу установлю микрофон.

Реполов дёргал хвостом, вытягивал шею, разглядывал мальчишек и заливисто цокал.

Олежка поставил микрофон у самой сетки и вернулся.

— Тишина! — вдруг бодро крикнул чулок с кисточкой. — Запись!

Зрители почтительно умолкли.

— Ловко ты! — прошептал удивлённый Олежка.

— Я, брат, знаю. Я, брат, в кино снимался. Статистом. Толпу изображал. В «Слоне и верёвочке».

Олежка включил магнитофон, повернул рукоятку громкости.

Реполов цокал, посвистывал.

Катушка с плёнкой вертелась, шла запись.

Олежка считал обороты катушки:

— Один… Два… Три…

Как только реполов нацокал пять оборотов, Олежка магнитофон выключил. Облегчённо вздохнул: первая фауна записана!

После реполова Олежка записал чечёток, золотистую ржанку, пустельгу, зябликов.

В блокноте отмечал, кто за кем поёт.

Клёст растопорщил перья и сердито почёсывался, умывался.

— С левой ноги встал, — сказал статист из «Слона и верёвочки». — Надо подзадорить.